Рождение русской словесности

Ещё одна примечательная особенность Богородицы, опять-таки связанная с софийным кругом идей, — её царственный наряд. Пурпурные сапожки были в Византии с античных времён регалией кесаря. Как известно, данная традиции прижилась и на Руси. Царственный пурпур кесарей облекает фигуру Оранты и в качестве мафория, а хитон её препоясан красным поясом. Всё это указывает на царственность образа Богородицы. Через это Богородица соотнесена с Соломоновой Премудростью, которая собирает не только мысли в упорядоченное учение, но и людей в единомысленную общину, а земли — в округлённую священную державу. Таким образом, можно заключить, что если киевский князь может быть приравнен к Давиду, Соломону и Константину Равноапостольному, то он имеет не меньшее, нежели они, право быть адептом этой Премудрости.

Попробуем проанализировать происхождение словосочетания «София Премудрость Божия», представляющего собой имя собственное. Данное словосочетание произошло от греческого имени нарицательного — aocpia и означает «мудрость». Исследуемое слово имеет отношение к двум сферам: сфере быта и сфере умозрения. Но изначально самого разделения этих сфер не существовало: для архаического мышления всё есть быт, но одновременно всё есть миф, который и заменяет начальным эпохам культуры умозрение.

«Женственность» aocpia (мудрости) имеет в контексте мифомышления особый смысл. Дело в том, что по устойчивой схеме мифа, имеющей широкое распространение в самых различных культурах Евразии, мудрость принадлежит деве (или же мудрость и есть дева). Мужчина может стать вещим лишь через вразумление от девственной богини или полубогини. Так, в Старшей Эдде Сигрдрива, разбуженная Сигурдом дева-валькирия, поёт ему в поучение «заклятья благие и радости руны». В римской легенде царь-миролюбец, царь-праведник Нума Помпилий, властью таинственного ведения учреждающий новые обряды, обязан этим ведением нимфе Эгерии.

Не случайно в греческом мифе образом девственной вдохновительницы и водительницы мужей является муза, с наибольшей чёткостью эта идея реализована, конечно, в Афине Палладе. Уже у Гесиода Афина осмыслена как перевоплощение изначальной Мудрости; правда, последняя здесь обозначается не словом «мудрость», а его синонимом — «разумность», именно так называет Афину Демокрит[84].

В своём качестве Мудрости Афина являет несколько свойств. Во-первых, она девственна: античная мифология представляет себе Афину Палладу обязательно как деву, причём деву не по случайности, но принципиально и непреложно. Но её девственности присуще и некое материнство; «бегущая ложа, многодаровитая матерь художеств» именует её орфический гимн. Она есть мать в силу своей творческой плодовитости, а также потому, что она хозяйка, а именно — хозяйка городов, «Градодержица»[85].

В мифологическом образе богини мудрости обычно соединены четыре взаимосвязанных свойства: 1) девственность; 2) материнство; 3) любовь к устроенным, «благозаконным» городам людей и 4) готовность заступиться за эти города перед гневающимся верховным богом и тем спасти их, оправдывая своё наименование «Градохранительница».

Стоит подчеркнуть, что каждое из этих четырёх свойств войдёт в византийское представление о Богородице. Так что в целом общность между языческой и христианской «Градохранительницами» греческого народа окажется достаточно прочной.

И ещё одна важная черта: особое отношение Афины к верховному богу, Отцу Зевсу, перед которым она заступается за общины людей. Родившись из головы Зевса как его мысль и его воля, она являет собою как бы его второе «я», «занимая ближайшее к Зевсу место», как замечает Плутарх, Она делит с Зевсом его магическую эгиду, так что оба они суть «эгидодержцы». Она же — ключница тех потаённых покоев Зевса, где хранятся перуны, символизирующие мощь его космического действования. В некотором роде можно говорить о «равнозначности» Афины с Зевсом. А потому в своём качестве воплощённой Мудрости она есть не чья иная, как именно Зевсова Мудрость[86]. Поскольку же Зевс, верховный бог, есть как бы «бог вообще», соответствие монотеистического бога на многобожном Олимпе, то Платон и находит возможным назвать Афину «Божьей Мудростью».

Осмысление мифологемы Афины буквально подводит к словосочетанию «Премудрость Божия». Применительно к более глубинным уровням надо сказать, что и образ Афины, и образ Богородицы выявляют каждый из них в соответствии со своей ступенью в истории общественного сознания один и тот же устойчивый евразийский первообраз, удерживаемый памятью народов на протяжении самых различных эпох и восходящий к истокам человеческой духовной культуры.

Так, афиняне, восприняв новую веру, посвятили Парфенон — храм Афины-Девы — Богородице Афиниотиссе. Древний Дом Девы и для византийской эпохи остался Домом Девы. Исследуемый нами в этой главе символ Софии являет собою как бы «общий знаменатель» для образов Афины и Марии.