Во многом альбом Народного комиссариата тяжелой промышленности (НКТП) иллюстрировал идею 1920-х о «новом быте», организацию которого возьмет на себя государство. Во всех текстах осторожно, но настойчиво использованы безличные формы, как если бы работа делалась сама по себе: «Сытный, вкусный завтрак ожидает кормящих матерей в специальной комнате»[135]
. Жены инженеров живут как в санатории: они не готовят обеды, а «проверяют качество обедов»; они «украшают цветами фойе нового кино», «приносят свежие, только что полученные из Москвы газеты в комнату отдыха», «приносят рабочим, отдыхающим в культ-будке, театральные билеты». В перерывах они «обучаются кройке и шитью, чтобы наряднее одеть своих ребят, чтобы сшить себе платье покрасивее. В столицах и в новых городах наблюдается тяга к этому делу со стороны общественниц»[136]. Другими словами, к середине тридцатых работница не столько превратилась в нового человека, сколько расщепилась на две личности — представительнуюШор С. Мы учимся управлять автомобилем. Рисунок из альбома «Жены инженеров». 1937
Белый
Впрочем, в альбоме, как и в журнале, постоянно встречаются упоминания ручного труда «жен»: это шитье белья, скатертей, занавесок, мешочков под динамит (в помощь шахтерам) или накомарников (для защиты от насекомых), «изящные вышивки» для детских садов. Подпись под одной из фотографий гласит: «Жены инженеров завода “Большевик” в Киеве шьют постельное белье для образцовых общежитий <…> Было в свое время немало охотников позлословить насчет того, что жены инженеров придут в общежитие только в качестве ревизоров и контролеров — этого не случилось!»[137]
. Текст явно противоречит содержанию альбома, но интереснее иллюстрация: она отсылает к суфражистским и революционным сюжетам о женщинах, вышивающих знамя, а также к ранним «красным кружкам», где крестьянок учили политграмоте, привлекая уроками рукоделия. Теперь ситуация перевернулась — привлекая «жен» иллюзией общественно-политической активности, партия возвращала их к рукоделию.Фото из альбома «Жены инженеров», 1937
Культура быта эпохи постконструктивизма стремилась зачехлить, укрыть конкретику производственного процесса вместе с его недостатками. «Коробочная» архитектура терялась за «изящными» элементами, ниши и карнизы зданий заполнялись скульптурами, конструкция машины дробилась крупными планами сверкающих декоративных деталей. Общественницы скрыли основания советского женского движения белоснежным футляром: теперь оно вызывало прямые ассоциации с придворными благотворительными балами или визитами великих княгинь в тюрьмы или работные дома[138]
. Белый цвет — цвет невинности, материнства и гигиены — окончательно сменил красный еще в одном: движение жен смыкалось с нарастающей темой «советской аристократии», получившей раскрытие в огромной (7 × 12 м) панораме Александра Дейнеки «Стахановцы» для зала Почета советского павильона на парижской Всемирной выставке (1937). Панно располагалось между меньшими по размеру полотнами Алексея Пахомова («Дети в Стране Советов», 6 × 6 м) и Александра Самохвалова («Советский спорт», 6 × 6 м). На идеализированном групповом портрете стахановки и стахановцы в белоснежных одеждах с орденами идут по Красной площади во главе представителей советских национальностей: позади высится светлый силуэт еще не построенного Дворца Советов.Дейнека А. Стахановцы. Панно для зала Почета советского павильона на парижской Всемирной выставке. 1937. ПГХГ
Стеклянные потолки
К концу 1930-х в советском искусстве окончательно утвердился порядок главных женских типажей, расставленных по «уровню сознательности»[139]
. Одновременно раннюю жанровую картину и галерею типажей сменили парадно-исторические полотна. Одним из них, посвященных именно женскому движению, стала работа Григория Шегаля «Вождь, учитель и друг (И. В. Сталин в Президиуме II съезда колхозников — ударников в феврале 1935 года)» (1937, ГРМ).