Камера остается на общем плане, справа входит на крупный план голова мужчины с завязанной бинтом шеей. Он похож на уголовника, недавно вернувшегося из тюрьмы. Мужчина подходит к двери, прикрывает створки и выходит из кадра. Мы видим, как в расщелине между створками встает и садится на кровати женщина. От начала фильма и до этого момента весь эпизод был снят одним кадром, который в монтаже был расставлен уже описанной панорамой по стулу, лекарствам и кровати.
Кухня. Стены, криво обложенные кафелем, шатающиеся полы, старая газовая колонка, маленькая раковина и кран. Проволочная горка для сушки посуды, полотенце, в центре кухни замызганное окно, еще один старый венский стул, банки на подоконнике, справа фановая труба и старый темный шкаф.
Алиса Фрейндлих: Я была совершенно ошеломлена декорацией. Они устраивали настоящие подтеки на стенах, гноили воду в лужах. Тарковский считал, что создает атмосферу, а это уже полдела. Он был очень тщателен в разработке каждого кадра. Сам смотрел, как стоит стакан, как мелькает свет и дрожат флакончики на табуретке от проходящего мимо поезда. <…> На съемках все работали чрезвычайно слаженно, видимо, он подбирал себе команду «по группе крови». Только у Рязанова я сталкивалась с такой точностью ансамбля на площадке[501].
Я работал и у Рязанова на «Служебном романе», и у Тарковского — на обеих картинах, где она снималась, и для меня эта ее высокая оценка — предмет особой гордости.
Общий план. Сталкер проходит к окну, берет спички, зажигает газовую колонку, открывает кран, начинает чистить зубы. Вспыхивает слабая лампочка, вдруг загорается ярче и перегорает. Еще один постоянно повторяющийся образ Тарковского — перегорающая лампа. Сталкер оглядывается.
У двери стоит жена, пытавшаяся включить свет. В руках она держит металлический бокс для кипячения шприцев. Она идет на камеру и упрекает Сталкера в том, что он взял ее часы, собрался в Зону и совсем не думает о ребенке и о ней.
Сталкер, отвернувшись, чистит зубы, полощет рот, выплевывает воду, вытирает рот полотенцем. Саша, как и на первом «Сталкере», на репетиции стал чистить зубы пальцем. Тарковский, увидев это, улыбнулся. Но тут Александр Княжинский, обычно молчавший, оторвавшись от окуляра, вдруг сказал Тарковскому: «Андрей, а он может зубы щеткой чистить? А то противно как-то это выглядит…» Андрей Арсеньевич без всяких возражений согласился, и я выдал Сталкеру зубную щетку. Он идет к окну, где стоит тарелка со вчерашней заветренной яичницей. К нему подходит жена, продолжая его укорять. Он берет с подоконника тарелку с яичницей, начинает есть.
Тарковский сказал, чтобы яичницу-глазунью приготовили заранее, а потом сутки продержали ее в холодильнике, чтобы она подсохла и сморщилась. Я исполнил его поручение, показал ему, он был очень доволен. Но на съемке жена Сталкера, стоя между ним и камерой, перекрывала руку, в которой он держит тарелку с яичницей так, что ее не видно. Тарковский жалел об этом, ему почему-то хотелось, чтобы зрители увидели заветренную яичницу, но переснимать эпизод по этой причине, конечно, не стал.
Жена Сталкера говорит мужу, что его снова посадят в тюрьму, но теперь не на пять лет, а на десять. Сталкер ставит тарелку на подоконник, намеревается уйти. Жена пытается его удержать, но он грубо вырывается и выходит из кадра. Камера остается на крупном плане жены.
Общий план. Сталкер решительно снимает с вешалки кожаную куртку и выходит, напоследок хлопнув створкой двери.
Крупный план: Жена в отчаянии плачет и кричит: «Сам Бог его таким ребенком проклял!» Сзади падает полотенце со стены. (Его дергал за ниточку специально обученный человек.) Камера отъезжает на общий план. Жена продолжает ругать Сталкера, обессилев, садится на стул, рыдает, роняет бикс, сама падает на пол, у нее начинается истерика, затем судороги и эпилептический припадок. Она корчится в конвульсиях, машет головой вправо и влево. Грохочут колеса проходящего поезда. Звучит громкая возвышенная музыка.