- Почему ты отправляешь Вестника в человеческие земли? - удивился Ардын. - Разве нельзя у нас найти такое место, где его никто не найдет? Давай вернемся домой, и объявим о предательстве Цагаана. Ты одолеешь его в поединке, мы верим в тебя! А возглавив клан, ты сможешь дать лучшую защиту Вестнику, чем сейчас.
Орки одобрительно загудели, соглашаясь со словами десятника. До этого они полагали, что главная цель их лидера - стать вождем Орчибат. Ради такого дела, обещавшего в случае успеха высоко поднять их во внутренней иерархии клана, они и были готовы рискнуть жизнью.
Планы самого Шурги еще недавно совпадали с их ожиданиями, но вчера он увидел другой путь и понял, что Серый храм должен быть разрушен. Пока стоят его стены, Огадура не возродить. Но сейчас в Пустошах нет силы, готовой совершить этот подвиг. Можно было бы попробовать бросить вызов Храму от лица всех Орчибат, но Шурга каким-то образом знал, что эта попытка обречена на неудачу. Кроме того, молодой орк чувствовал, что поступает абсолютно правильно, отказываясь от своей тайной мечты стать во главе клана. Но как выразить доступными словами эти смутные ощущения Шурга не знал. Сейчас он не мог предложить отряду ничего более, чем разделить истовую веру в великое предназначение Вестника.
- Волдэмара ведет судьба, - ответил Шургаан. - Здесь безопасного места нет. Рано или поздно жрецы Храма смогут по крови выйти на Вестника. Или найти щель в его защите и обрушить всю мощь своих проклятий. Тогда его не спасет и весь клан. А вне Пустоши - жрецам власти нет.
- А нас не объявят тогда изгоями? - поинтересовался Цунаг. Он считался в отряде лучшим охотником и не раз поражал товарищей способностью найти спрятавшуюся добычу, когда остальные только разводили руками и ссылались на злую шутку духов Пустошей, колдовством скрывших следы зверя. Сейчас он задал вопрос, ответ на который изменит их жизнь навсегда.
- Да.
- Но ты же его сын! Разве он откажется от своей крови?
- Ты плохо знаешь вождя, - усмехнулся Шурга, - сыновья для него ничто. Он с легкостью пожертвует любым из нас ради своей цели. Поэтому я уверен, что Цагаан, как только узнает, сразу отделит род от наших поступков и объявит изгоями. У отца свои планы, нам в них места нет; не посмеет он сейчас пойти против воли Серого храма. Один раз он уже продал Вестника, продаст и сейчас.
Цунаг, хоть и ожидал такой ответ, не удержался и выругался. Остальные переваривали чудовищную новость, скрежеща зубами.
Внезапно вперед выступил мрачный Цогт. Крепкий, как скала и столь же массивный, он всегда шел в бой в первом ряду, но на привале отступал назад, в спорах предпочитал отмалчиваться и не лезть в пустые разговоры. Сейчас этот огромный орк угрожающе навис на Шургой и, прорычал:
- Я не собираюсь становиться изгоем! - он вынул из крепления на поясе тяжелый меч и отступил в сторону. Кончик клинка противно скрипнул по камню, будто протестуя, что его сразу не направили в сердце противника.
- Тише, Цогт, тише, - Шурга бросил стремительный взгляд на остальных орков, и, оценив их настроение, примиряюще поднял руки. - Никто не отказывается от Орчибат. Они могут отказаться от нас, но мы - никогда. Чтобы не случилось, мы всегда здесь, - воин ударил себя в грудь, - останемся Орчибат! Не бойтесь! Знак Вестника защитит нас от проклятий и злых духов...
- И что? Это я и скажу духам предков? Это поможет им вспомнить мое имя? Объяснит, почему мой залог уничтожен? - с тоской в голосе вопросил огадур.
Меч Цогт так и не поднял, он сгорбился, придавленный тяжкой новостью. Шурга внезапно понял, что этот воин - самый старый в отряде. Зим через пять-семь, если не сгинет в очередной кровавой стычке, вождь отправил бы его пасти лошадей или обучать молодняк. А после смерти предки приняли бы его душу в верхнем мире и защитили от ужасной участи оказаться поглощенным злыми духами.
Если бы не великая цель, стоявшая перед сыном Цагаана, не фанатичная уверенность в своей правоте, он смог бы понять его страх. Ведь духи предков живут в ином мире и не общаются со смертными напрямую. На такое способны исключительно шаманы. Обычные же огадуры могут передать весточку в иной мир только с помощью немногочисленных реликвий рода. Когда орк становился достаточно взрослым, чтобы смочь удержать в одной руке меч, над ним проводили обряд вхождения в род. Ребенка в течение трех дней и ночей поили только кровью, после чего сбривали на голове все волосы и сжигали их, пепел клали в специальную ладанку и вешали в качестве залога на родовой столб. Так предки узнавали нового члена семьи, а юный огадур получал право носить оружие. Но если орка изгоняли из клана, эти ладанки уничтожались. Так про изгоя забывали не только живые, но и духи предков. А без их защиты души смертных были обречены на вечные мучения.
- А я вообще не из рода Орчибат, я из Чрагдэв, - крикнул юркий Гэцен, постоянный напарник Цунага в бою. - Мой род вошел в клан после исхода. Я даже это, про сердце, сказать не смогу.