Рождение волшебницы

– Не сметь! – вскричал Видохин в самозабвенной отваге. – Вон! Пошел! – И притопнул, понуждая вепря попятиться.

Среди всего скопища народа старый ученый явился единственным человеком, кто встал на пути зверства. Раскинул руки в опавших рукавах шубы, чтобы заслонить собой дух золота, дух совершенства.

Кабан приостановился, свирепо похрюкивая под неустанными тумаками палки, пасть его сочилась. Черная туша на коротких ногах надвигалась замедленной, как бы разборчивой, с остановками и с приплясом трусцой – так страшно и близко, что, когда кабан хрюкнул, втянув воздух, почудилось дуновение. Густой смрад крови и вонючего стойла распространял он вокруг себя – на грубой, в застарелых рубцах шкуре висел ошметками засохший навоз.

– Видохин, стой! Назад, старая образина! Стой, собака! – раздался дрожащий в крайнем напряжении голос Видохина.

Еще один Видохин орал на самого себя через всю площадь!

Но тот, что защищал Золотинку, не глянул.

– Не тронь отрока! Не тро-о-о… – вскинулся он, опрокинутый, перевернулся и хрястнулся с омерзительным звуком наземь! Загремела по камням медная чаша.

Вскочив, Золотинка увидела, что Видохин мертв. Она ощутила это по изломанной неподвижности тела. Зверь подцепил его клыком навскидку и сам тут же вздрогнул всей безобразной тушей – коротко чмокнув, вонзилась в загривок стрела. Несколько стрел одна за другой – вепрь крутанулся с бешеным хрюканьем.

Самострельщиков было человек пять, они кинулись врассыпную – за спины копейщиков. Дюжины две воинов с копьями и бердышами встали на поперечных ступенях, что отделяли возвышенную часть площади от низменной. И среди них Юлий в светлом, разлетающемся полукафтане, без шляпы и без иного оружия, кроме рогатины. Вепрь уже увидел противника.

Воины смыкались, пытаясь оттеснить наследника, но Юлий решительно вдвинулся между заслонившими его плечами – страшный, неимоверной тяжести зверь начинал сотрясающий сердце разбег. Княжич утвердил пяту рогатины в основание ступеньки, и то же самое со всей поспешностью делали его соседи: не рассчитывая удержать копья в руках, упирали их в камни, выставив навстречу скачущей туше.

Вепрь с маху вломился в затрещавший частокол. Утыканный расщепленными обломками ратовищ, он прянул вбок, исчерпав силу лобового удара. Несколько вооруженных мечами и секирами витязей рубили раненого, тяжело пораженного застрявшим во внутренностях железом зверя. В ход пошли несколько копий с целыми ратовищами, одно из них успел подобрать Юлий. Воткнув в кабана копья, витязи пытались удерживать грузную тушу на месте; часто переступая, они передвигались вместе с вепрем как единое, намертво сбитое целое. Наконец кабан рухнул и завалился на бок.

Юлий, отпрянув, шатался. Возможно, он был ранен, но не заметил этого в горячке боя. Нашлись сметливые люди, которые не замедлили поддержать наследника, а Золотинка бросилась было на помощь и остановилась на полпути.

Отовсюду высыпал непричастный к схватке народ.

Одержимый хотенчик с бездумной мстительностью колошматил изъязвленную тушу вепря.

Какой-то расхлябанной припрыжкой бежал Видохин. Ни на что и ни на кого не обращая внимания, он опустился перед своим же распростертым телом, дрожащей рукой тронул себя за безжизненную щеку и глянул в остекленевшие глаза.

– Мертв! Не дышит… – потерянно проговорил чародей.

Мгновение-другое он пребывал в столбняке, пораженный до полного бесчувствия, кажется… Потом дернулся, оглянулся, пытался вскочить, захваченный множеством одинаково бессмысленных побуждений, с рыдающим стоном рванул на груди мертвого Видохина шубу, кафтан и, не покончив с этим, припал было к груди, чтобы уловить биение сердца, – не сделал и этого. Схвативши запястье мертвого двойника, Видохин сверкнул красным камнем и в крик, не скрываясь, затарабанил заклинания… И снова он сверкнул камнем, снова… снова он бормотал срывающимся от страха голосом могучие и грозные заклятия.

Все было напрасно – ничего не происходило.

Ложный Видохин уже никогда не мог обратиться в Рукосила.

Обращение оборотня было бы еще возможно, если бы в мертвом ученом уцелела хоть капля жизни, если бы последним затухающим светом, смутным бредовым видением жил мозг. Но последняя капля жизни растворилась в вечности прежде, чем Рукосил-Лжевидохин успел подбежать к своему мертвому подобию.

– Сдох… – раздавленно произнес оборотень сам себе и вдруг, вскинувшись, с остервенением саданул кулаком безжизненного двойника. – Сдох! Сдох! – прорычал он, скрючивая в бессильной ярости толстые обожженные кислотами пальцы. И повторил безнадежно, шепотом: – Мертв…

Мертв… Руки упали, поникли плечи. Под действием мучительных мыслей, желтое, в пятнах лицо Лжевидохина набрякло, отяжелело складками дряблой кожи, он уронил голову и застонал в неизбывной, беспросветной тоске.