Рождение волшебницы

Юлий повернул обратно, к покоям Громола. Обогнул палаты наследника с тыльной стороны и здесь, пробираясь в темноте по зажатому между строениями чахлому садику, споткнулся на ровном месте. Это была брошенная под ноги лестница. Не задумываясь, он потащил ее за собой, напролом через колючий шиповник и водрузил под окном Громоловой спальни. Подняться теперь по перекладинам на сажень или полторы было делом нескольких мгновений. И тут без большого удивления Юлий обнаружил, что одна из створок окна приоткрыта, толкнул ее — окно распахнулось.

— Громол! — позвал он брата. И перевалился в спальню.

Ступая осторожно, Юлий нашел путь к кровати и раздернул полог. Пришлось пошарить в постели до самых дальних уголков, чтобы убедиться, что никого нет.

Остывшее без живого тепла ложе. Открытие это ошеломило его, как внезапный, предательский удар.

Он замер. Потом, встрепенувшись, шагнул к двери — она была заперта изнутри, и в замке торчал ключ. Но и это открытие ничего не объясняло. И когда он отомкнул дверь, сунулся было за порог — отпрянул, встреченный низким, раскатистым рыком, — в путанице теней и белесых просветов хозяйничал лев! С необыкновенной прытью Юлий захлопнул дверь и заперся.

Проверяя подрагивающими руками замок, вдруг сообразил он — и всегда это знал в глубине души, — где искать Громола! Не нужно было других доказательств, кроме вот этой внутренней убежденности — сердце упало.

Юлий вернулся к окну, спустился в садик и, оставив лестницу как есть возле стены, направился к Блуднице. Руки он засунул в карманы, вздыхал и часто поводил плечами.

Окна башни оставались темны, но эта частность не имела уже значения, когда открылось главное: брат имеет самое прямое отношение к запутанным тайнам башни. И пережитый там ужас был затеянной для чего-то игрой. Все это было как бы не взаправду. Все то, из-за чего едва не разбился Юлий, происходило при тайном согласии и попустительстве Громола. Это чудовищное подозрение наполнило мальчика тягостным чувством безнадежности, какую приносит весть о потере близкого человека.

Он попробовал дверь, а убедившись, что заперта, отошел на десяток-другой шагов, чтобы еще раз окинуть взглядом окна.

Заскрипело. Юлий поспешно оглянулся: дверь провалилась в темное нутро башни, и появился Громол, в глубине камеры замелькало тусклое пламя свечи. Брат замешкал, кто-то его удерживал. Он молвил несколько слов — Юлий и предположить не мог, что брат способен на столь сильное, проникновенно звучащее чувство, которое выразилось и в слоге, и в интонации. Отвечал ему, своевольно меняясь от нежности к упреку, взлетающий серебристый голосок.

Вот, значит, какой был у тайны голос — девичий.

Громол спустился обратно на пониженный пол башни, свет заметался, и они вдвоем удалились. Последние проблески угасли, распахнутая дверь зияла мраком.

Раздумывая, как быть, Юлий склонялся к мысли, что пережитое в заброшенной башне испытание дает ему ныне право на некоторую нескромность. Подмывающая обида, да и скука ожидания тоже, пересиливали опасения наткнуться на упырей, в которых теперь, когда зажили отшибленные ступни, как-то меньше верилось.

Юлий тронул дверной косяк и опустил ногу на верхнюю ступень. В густом, как разведенная сажа, мраке не удавалось разглядеть лестницу. Пробираться к ней пришлось наугад и на ощупь. Далее завернутая винтом лестница вела его сама. Окончательно пропал из виду белеющим молочным туманом вход. Юлий едва дышал, перебирая руками по стене и пробуя ногой камни.

Так продвигался он очень медленно, ступенька за ступенькой, а временами совсем останавливался, прислушиваясь к шорохам темноты. Провал под левой рукой означал, что он вышел на второй ярус. Миновав это место, он снова нащупал направляющую стену. И теперь, поднимаясь все так же тихо, уловил забрезживший впереди свет. Обозначились кривая поверхность стены и ребра ступеней. Слышались невразумительные звуки: неопределенная возня… и шумно прорвавшийся вздох.

Еще десяток ступеней — и Юлий увидел над головой подернутое маревом высокое пространство камеры, которую озаряло множество свечей. Выходящие вовнутрь крепости окна были затянуты плотными тканями. Тянуло пряными запахами, как в окуренной благовониями церкви.

Юлий кашлянул. Потом сильнее. Хлопнул ладонью по стене и позвал в голос:

— Громол! Громол, это я, Юлий!

Никто не откликнулся, но прерывистая возня не прекратилась, а усилилась.

— Громол! — с бьющимся сердцем воззвал Юлий, уже не надеясь на ответ… И поднялся над полом.