Рожденные перестройкой

Под утро все расходятся. Барон выделил мне комнату в своем доме. Но Волк меня отмазал, сказав, что я смогу остановиться у него и нам есть о чем поговорить. Волку уступили.

На следующий день мы катались на лошадях, и один из старых цыган, когда мы отдыхали у костра в степи, рассказывал, как раньше работали конокрады. Барон тоже был с нами и с уважением слушал старика. За два часа я столько узнал о лошадях, что половину тут же забыл, не успев переварить услышанное. Но стойкое ощущение чего-то исключительного осталось навсегда.

Вечером мы снова собираемся во дворе Барона, и снова костры, и снова гуляют над степью и над поселком цыганские сочные песни.

— Чем думаешь заняться? — неожиданно интересуется у меня Барон, хитро улыбаясь в пышные усы.

Пожимаю плечами:

— Даже не знаю, но чем-нибудь займусь, это точно…

— Я, конечно, не вправе тебе советовать, — говорит он, — но если захочешь чем-то заняться — скажи, я поддержу. Нужны будут деньги — будут деньги. Нужно что-то еще — все будет! Здесь тебя все приняли, — он обводит рукой двор, забитый цыганами, — Даже старый Гать сказал, что ты наш.

— Спасибо, — искренне благодарю его. — Не говори спасибо, а лучше выпей чашу за всех нас! — Барон наливает вина в наши бокалы. — Я буду сейчас говорить для всех ромалэ на их языке. Ты не обижайся, брат, на меня за это, — говорит мне Барон.

Я киваю. На что тут обижаться? Лучше, чем здесь, меня не принимали нигде. Барон говорит долго, но цыгане замерли и слушают его, забыв обо всем на свете. Во дворе повисла тишина, только слышно, как потрескивают угольки в кострах да где-то лают собаки. Барон закончил и посмотрел на меня:

— Скажи и ты.

Вот этого я не ожидал. Взоры десятков пар глаз устремились теперь в мою сторону. Даже детишки затихли в ожидании.

— Я не умею говорить, — начинаю я, чтобы хоть как-то начать, — но я все-таки скажу. Таких прекрасных людей я не встречал за свою жизнь. Я пью за всех вас, дай Бог вам здоровья и радости! За вас, мои братья и сестры! — и я осушил огромный бокал до дна.

Дальше не описать. Такой гул одобрительных возгласов и приветствий меня просто поразил. Я даже плюхнулся обратно на стул.

Старый Гать, сидящий рядом, похлопал меня по спине и плечу.

— Ты хорошо сказал, сынок, — произнес он. — Народ тебя благодарит.

Наутро просыпаюсь поздно. Сквозь сон я слышал, что в дом приходили какие-то две женщины и чем-то занимались на кухне. Когда выхожу из комнаты в коридор, чтобы умыться, то вижу накрытый в кухне стол. К умывальнику подтягивается и заспанный Волк. Поливаем друг другу на спину, растираемся.

Одевшись, садимся завтракать.

— Слушай, Волк, — говорю приятелю, разливая горячий чай по чашкам. Мне уже даже неудобно, честное слово, меня тут у вас принимают словно президента.

Волк смеется:

— Президента так принимать не стали бы, не тот он человек.

— Мне нужно будет у ехать, — гну я свое. — Ну не могу я так, понимаешь? Не привык.

— Да о чем ты, брат?! — удивляется приятель. — Ты можешь здесь просто жить! Тебе ведь все равно некуда идти! Будь гостем, стань своим! Тебя приняли, а это самое главное!

— Спасибо, но мне непривычно быть гостем всю жизнь, — улыбаюсь я. Нужно заниматься своим делом, а не пользоваться чужим. Волк на время задумывается.

— Знаешь, — говорит он, — я ведь тоже ничем не занят. Даже водкой не торгую. Мать с отцом стараются, братья, а я так… Если у тебя есть какое дело на примете, возьми меня. Воровать умею, но лень. Что хочешь умею, да как-то все не собраться было. А?

Я рассказывал Волку, что сидел, что собираюсь приподняться в этом мире, да вот только пока ничего стоящего не подворачивается. Надо искать.

— А тебя-то отсюда отпустят? — задаю вроде нелепый вопрос вполне взрослому человеку, но Волк относится к нему очень серьезно.

— Надо сказать Барону и братьям. Я думаю, отпустят…

Днем заходим к Барону. Он уже присылал за нами своего пацаненка. Вернее, их припылила целая толпа. Детей у цыган много. Мы обговаривали с Волком возможные варианты нашей с ним совместной деятельности. Особо интересных схем пока не придумали. Да и что тут выдумывать. Сейчас время такое, что долбить можно только спекулянтов в других городах. Ну а дальше — что получится… Барон выслушал Волка и кивнул мне.

— На что готов, Антоныч? — интересуется он.

— Что случится, — усмехаюсь я. Барон улыбается, пьет с нами чай.

— Тебе скажу, — говорит он, — у нас разные есть заказы. Это раньше цыгане коней воровали, сбивали свои табуны, и тоже неплохо жили. Теперь другие интересы.

Кажется, я начинаю его понимать. Барон тем временем продолжает:

— Покупают у нас «Волги» и прочие новые машины. Шерсть покупают баранью вместе с грузовиками. Платят валютой. За золото и драгоценности дают доллары, и даже за наши деньги, если их сразу много.

Мне уже все понятно. Переглядываемся с Волком. Волк счастливо улыбается. Ему по душе такой разговор. Барон замолчал, лукаво посматривает на меня.

— Я все понял, — киваю ему. — Теперь мы с Волком знаем, чем нам заняться.