Рожденные ползать

Почти весь технический состав второй эскадрильи собрался возле моего укрытия, в некотором удалении от места происшествия. Прибыли Паханов с Черновым. Вызвали скорую. Через некоторое время подъехала какая-то странная личность на мотоцикле с коляской. Личность была одета в техническую куртку без каких-либо знаков различия, с авиационной офицерской фуражкой на голове. Не обращая ни на кого внимания, он направился прямиком к тому месту, где лежало обнаруженное мною тело рядового Балояна. Там уже стояли комэск, начштаба и инженер. Они, переминаясь с ноги на ногу, смотрели, как двое санитаров под руководством доктора, укладывают труп на носилки и покрывают белой простыней. Увидев вновь прибывшего, огромный Паханов суетливо козырнул и начал что-то объяснять, оживленно жестикулируя. Мне стало ясно, что человек этот занимает не последнее место в полковой иерархии. Было очень странно, почему я его раньше никогда не встречал.

— Кто этот мужик? — спросил я стоящего рядом Петрова.

— Это какой? Который с мотоциклом? А, так это же наш особист — майор Рекун. Таких людей пора бы уже знать в лицо.

В этот момент комэск громко назвал мое имя. Я подошел и Паханов указал на меня:

— Вот, товарищ майор. Это — лейтенант Анютов. Он первым обнаружил и оповестил.

Рекун повернулся ко мне, и быстро окинув цепким взглядом с головы до ног, приказал:

— Ну, давай, лейтенант, рассказывай, все по порядку.

Я начал свое повествование, с самого начала. С того момента, как мое внимание привлек блеск автоматного штык-ножа.

Начальник первого отдела внимательно слушал, глядя мне прямо в глаза. Я, в свою очередь, тоже, время от времени бросал на него осторожные взгляды. На вид ему было около 45-ти. Лицо его было грубым, словно вырубленным топором, щеки и лоб покрывали глубокие морщины. Иногда тонкие губы открывались в полуусмешке, открывая редкие неровные зубы. Густые кустистые брови нависали над голубыми колючими глазами. Он был очень похож на артиста Георгия Жженова из кинофильма «Берегись автомобиля», где тот играл роль милиционера.

Дослушав до конца мое краткое повествование, Рекун, словно бы потеряв ко мне интерес, отвел глаза в сторону и бросил негромко:

— Изложишь все это письменно, поподробнее и сегодня-завтра занесешь мне. Понял?

— Хорошо.

— Что еще за «хорошо»?

— Так точно, товарищ майор.

— Вот, так то лучше, — начальник первого отдела повернулся к доктору. — Ну а вы что скажете?

— Я вообще то не криминалист, — засмущался тот, — но, скорее всего, смерть наступила уже давно. Ночью или может быть даже, вчера вечером. Причина смерти: ранение сердца, не совместимое с жизнью — пуля прошла навылет. Выстрел был произведен из автомата в упор, что видно по входному отверстию раны и обожженным краям гимнастерки.

— Так, значит — самоубийство, — сделал вывод особист, поднимая с земли валяющийся «Калашников».

— Да, вроде, похоже, — согласился доктор. — Можно загружать носилки в машину?

— Постойте, а личные вещи осматривали? — особист перевел взгляд на комэска.

— Нет! — в страхе передернулся Паханов.

Рекун вздохнул и, откинув простыню, стал обыскивать карманы трупа. Стараясь не смотреть на лицо покойника, я сосредоточил свое внимание на руках особиста. Он, тем временем, достал из карманов солдатских галифе какие-то ключи, печать, несколько смятых рублей и аккуратно сложенный вдвое конверт, с надорванным краем. Затем из нагрудного кармана был извлечен пробитый пулей, окровавленный комсомольский билет. Наибольший интерес вызвало у Рекуна письмо. Вытащив из конверта несколько листков бумаги, особист развернул их и досадливо поморщился. Потом обратился к Паханову:

— Командир, кто у тебя в эскадрилье по-армянски петрит?

Комэск неопределенно пожал плечами.

— Как это не знаешь? У тебя же Карпов больше 10 лет в Армении отслужил. Может, разберет чего, навскидку, пока точный перевод получим… Где он? — поинтересовался Рекун, оборачиваясь к столпившейся невдалеке техноте, и вдруг заметил меня:

— Анютов, ты еще здесь? Я же сказал тебе, что ты свободен! И вообще…, — он повысил голос. — Что вы здесь все собрались? Цирк что ли? Капитан Карпов ко мне, остальные кругом и шагом марш отсюда!

После обеда никто не торопился расходиться. Курилка снова бурлила:

— Да хлопцы, ну и дела… Чего это он?

— Чего, чего! Азеры над ним издевались, проходу не давали. Он ведь единственный армянин в эскадрилье. А тут еще слышал, что Карпов рассказывает?

Письмо было от мамани, а та написала, что его девушка замуж выскочила. Не дождалась, значит. Вот, видно нервишки и не выдержали!

— Не понял? Кто издевался? — переспросил кто-то.

— Азербайджанцы. Ты что не знаешь, что они у нас всю казарму держат.

— Погодите мужики, — вмешался в разговор я. — Так это же самая настоящая «дедовщина»! Как же вы об этом знали, и никто ничего не предпринял?

— Ладно, умник! — зашикали на меня со всех сторон. — Вот скоро пойдешь ответственным в казарму к солдатам, там себя и покажешь!

— И все-таки, — мне все не верилось, — я читал в газетах, что в армии это ред?чайшее явление. Почему же такое случилось именно в нашем полку?