Рожденные Смершем

Немцы, выставив на возвышенностях минометные и артиллерийские батареи, прямой наводкой били по скоплению охваченных паникой людей. Многие потеряли разум и бросались на скалы, другие, утратив человеческий облик, зубами, руками рвали тех, кто стоял на пути к плотам и всему тому, что держалось на воде. Вражеские батареи все продолжали стрелять, на берегу образовались завалы из тел, а те, кто уцелел, искали спасения среди мертвых. Кровь ручьями стекала в море, волны окрасились в алый цвет, и эта безнаказанная бойня продолжалась до тех пор, пока вечерние сумерки не опустились на горы и море.

Свидетель тех трагических событий Леонид Георгиевич, так описывает то, что тогда происходило в порту Керчи:

«…на берегу скопились десятки тысяч военнослужащих. Никакого управления людьми, никакой дисциплины не было. Каждый отвечал сам за себя. Царила всеобщая паника. <…> В морской воде находилось множество трупов, почему-то они были в вертикальном положении. Кто-то был в шинели, а кто в ватнике. Это были убитые или утонувшие наши люди. День и ночь ужасающие вопли и крики стояли над проливом. Картина была жуткая»[22].

Зарываясь носом в морскую волну и надрывно гудя дизелем, катер, на котором находилась Антонина, продрался сквозь обломки судов, досок, бревен, груды тел и, черпая бортами воду, вышел в открытое море. Чернильное покрывало ночи рвали на куски багровые всполохи. Шум волн тонул в злобном клекоте пулеметов. Немецкие штурмовики на бреющем полете проносились над морем, раскручивая свою смертельную карусель. Вода вскипала от пулеметных очередей и вздымалась огромными фонтанами от разрывов авиационных бомб. Море напоминало собой один огромный бурлящий котел, в котором варились кровь, мазут, обломки дерева и истерзанные человеческие тела.

Этот, казалось, бесконечный кошмар закончился только тогда, когда свинцовые тучи заволокли небо. Его сменил другой. И без того перегруженный катер, на котором находилась часть сотрудников Особого отдела 51-й армии с недавно назначенным заместителем майором Петром Ивашутиным, каким-то чудом сохранявший плавучесть, попал в шторм.

Как это часто случается в этих местах, он налетел неожиданно. Из крымских степей подул своенравный «степняк», капризное Азовское море вспучилось и закипело седыми бурунами. Волны росли на глазах и, наливаясь свинцом, жадными языками облизывали катер. Под их ударами его корпус жалобно трещал, палуба отзывалась судорожной дрожью, а мачта раскачивалась из стороны в сторону и грозила упасть.

Шторм стремительно набирал силу. Порывистый ветер то по-разбойничьи посвистывал в снастях, то, жалобно всхлипнув, затихал. Те, кто находился на палубе, бросали испуганные взгляды на море и экипаж. Матросы были бессильны перед надвигающейся стихией и с тоской поглядывали на небо.

Оно слилось с морем. Кромешная темнота окутала катер, а через мгновение ослепительная вспышка молнии полыхнула на западе. Вслед за ней громовой раскат, заглушая шум волн, свист ветра и надрывно гудевшего дизеля, прозвучал над морем. За ним последовал второй, третий, временами казалось, что небеса вот-вот рухнут вниз и погребут под собой катер. Его нос все глубже зарывался в волну, злобно шипящие языки извивались под ногами, забирались под шлюпки и норовили утащить с собой все, что плохо держалось.

На этот раз Проведение смилостивилось над несчастными. Шторм так же внезапно, как и начался, прекратился, волна пошла на убыль, и вскоре море умиротворенно плескалось о борта катера. Небо очистилось от туч, и на нем проступила россыпь звезд. Прошел час, другой, они поблекли, горизонт на востоке посветлел и окрасился робкой розовой полоской зари. Ночь, ставшая настоящим кошмаром для экипажа катера и тех, кто находился на борту, подошла к концу. Рассвет полновластным хозяином вступил в свои права. В лучах яркого весеннего солнца сиреневая туманная дымка быстро рассеялась, впереди по курсу возник унылый пологий кубанский берег — песчаная коса Чушка.

Антонина с трудом помнила, как сошла на берег, как потом вместе с товарищами выносила на берег раненых. В какой-то момент силы покинули ее, она рухнула на песок и тут же уснула. На ноги ее подняли жажда и начавший накрапывать дождь.