Зато когда мониторы единодушно заявили о своей сдаче (видать, на экипажи штурмовых кораблей произвели неизгладимое впечатление быстрота и жестокость расправы с теми, кто пытался сопротивляться), их капитуляцию приняли сразу. Эти корабли представляли для флота Урала немалую ценность, и народ это понимал. Еще сдалось около десятка кораблей эскорта, которые, пусть их возможности и были весьма ограниченными, еще можно было как-то использовать. Ну и чуть позже аварийные партии, разыскивающие пилотов, сбитых во время атак на авианосцы, подобрали в космосе около сотни тех, кто выбросился из гибнущих кораблей в спасательных шлюпках или просто в скафандрах, хотя многие и считали, что спасенные не стоят затраченных на них усилий.
Адмиралу Ландсбергису не хватило мужества на то, чтобы погибнуть вместе со своим флагманом. Когда «Аризона» начала рассыпаться на части, шансов спастись у него было немного, однако адмирал, проявив умения изворотливости и выживаемости, натренированные в его роду еще со времен крестовых походов, в которых немцы старательно вычищали генофонд прибалтов мечами по шеям нерасторопных, первым успел добраться до шкафа с аварийными скафандрами. Второй уже не успел, а первый, сам адмирал, захлопнул забрало гермошлема за миг до того, как переборка оторвалась и улетела в неведомые дали космоса, а следом за ней все, кто находился в тот момент на мостике гибнущего линкора.
Как он не сошел с ума, несколько часов болтаясь в космосе? Да хрен его знает. Хрен – он вообще все знает… Тут и более закаленные люди ломались и с катушек съезжали. Но адмирал оказался не то чтобы храбр – скорее, толстокож. И, когда его бренное тело зацепил силовой захват спасательного бота «Пилигрим» (вообще-то ботам названия не полагаются, только буквенно-цифровой код, но для спасателей закон не писан), Ландсбергис пребывал во вполне приличном состоянии. И моральном, и физическом. Обоссался, конечно, все же аварийный скафандр – штука донельзя примитивная, без системы отведения выделений, но по сравнению со всем остальным это такая мелочь…
Более всего Ландсбергиса возмутило то, что когда его выловили из космоса, то не стали смотреть на его адмиральские регалии. Почему-то он был свято убежден, что в любой заднице мира они гарантируют ему почет и уважение. Однако спасатели на них даже не взглянули. Точнее, даже не увидели, поскольку из скафандра выбраться не дали, а на вопли обращали внимания не больше, чем на свист воздуха в разрегулировавшейся вентиляции. Взяли за шкирку, отвели в трюм, где нашлись длинные ряды одинаковых кресел, равно функциональных и неудобных. К одному из таких кресел и пристегнули, заблокировав замок таким образом, что открыть его не смог бы и сам Гудини.
Что все это не стоящие внимания мелочи, адмирал понял, когда его вместе с еще двумя десятками пленных доставили на флагманский линкор уральцев, громаду с массой покоя, в полтора раза большей, чем у несчастной «Аризоны». Корабль, кстати, явно заслуженный, побывавший в боях – все же послужить Ландсбергис успел, и опытным взглядом сразу оценил и следы ремонта, и качество, с которым были наложены броневые плиты взамен поврежденных. Но это, откровенно говоря, его не смутило. Ну, корабль, ну, большой… Хорошо, пускай самый большой из тех линкоров, на которых Ландсбергису приходилось бывать, хотя совсем недалеко, как он успел заметить в иллюминатор бота, в космосе бултыхалась еще одна дура, уже совершенно неприличных размеров. И откуда у этих варваров такая современная техника? Однако из состояния равновесия его вывело нечто совсем другое.
Лицо командующего вражеской эскадрой было знакомым. Неудивительно – русских вообще и уральцев в частности на флоте хватало. Не слишком благонадежны, но как солдаты хороши! Главное, не продвигать их наверх… Естественно, Ландсбергис не помнил, кто перед ним – адмирал вообще относился к младшим по званию с пренебрежением, а этот еще и молодой. Слишком молодой для своих контр-адмиральских погон. Из всех, с кем он мог столкнуться здесь, Ландсбергис запомнил только Александрова, и то не по необходимости даже – какое ему дело до вожака сепаратистов? Просто один момент имя Александрова, одержавшего несколько заметных побед, гремело. Тот же человек, который здесь и сейчас командовал эскадрой, прошел мимо внимания Ландсбергиса. Мало ли на свете русских, пускай даже и с Урала? Однако, когда он заговорил…
Перед тем как лететь сюда, Ландсбергис прошел курс мнемообучения языку – так, на всякий случай, для собственного удобства. А так как он, достигнув определенного положения, стал ненавидеть все дешевое, то заказал себе наиболее продвинутый из доступных курсов, по итогам которого (три часа сна и двадцать минут головной боли после) владел русским даже лучше многих из тех, кто говорил на нем с детства. И, уж конечно, разбирался в акцентах. Так вот, незнакомый контр-адмирал говорил по-русски, но акцент у него был самый что ни на есть европейский. Французский, похоже… И требовал он немедленно найти какого-то человека с немецкой фамилией!