Рожденные в огне

К сожалению, поговорить серьезно с новым подчиненным до старта у Мендозы не получилось. Просто не хватило времени – создавалось впечатление, что их эскадру стараются буквально выпихнуть из столицы, причем как можно скорее. Более всего сборы напоминали, как метко выразился Бишоп, пожар в борделе. Судя по ухмылке на роже полковника, в борделях ему случалось бывать неоднократно, и пожар в них тоже видеть приходилось. Как, впрочем, и самому Мендозе. А так как комиссар считался командиром сего богонеугодного заведения, то и разгребаться со всем этим безобразием тоже пришлось ему.

Хорошо, тот же Бишоп не отказывался помогать, хотя формально имел на это полное право, иначе проще было бы застрелиться. Хотя бы потому, что Мендоза даже во флотской терминологии толком не разбирался, не говоря уж о более серьезных вещах. Ну и как дар богов воспринимался тот факт, что вояк снабжали по их ведомству, причем куда организованнее. И практически не требуя вмешательства самого комиссара, что радовало еще больше.

Так или иначе, но подготовка к старту была проведена в рекордное время, и сразу после окончания сего безобразия эскадра, не привлекая к себе лишнего внимания, без труб и барабанов снялась с орбиты и начала разгон. Довольно шустро, однако при том и не слишком торопливо. Хотя бы потому, что достигнуть системы Урала за один прыжок не получалось. И за два, кстати, тоже. Не менее шести – так категорично заявила штурманская группа флагмана. С учетом разномастности кораблей эскадры – не такой уж и плохой результат. Соответственно, выигрывая часы при разгоне и при этом чрезмерно нагружая механизмы, повышался риск потерять куда больше времени на их ремонт, застряв где-нибудь посреди пути. А на бустеры… на неоправданно дорогие, как любили говорить чиновники всех мастей, бустеры командование не расщедрилось.

С определенной точки зрения, надо сказать, это имело некоторые плюсы. Как минимум, дало возможность людям и кораблям, набранным из разных эскадр, притереться друг к другу. И, разумеется, заставить жизнь хоть немного войти в колею. Настолько, что после второго прыжка Мендоза приказал состыковаться с флагманом Эйзенхауэра, линкором «Кинг Артур», и направился к своему подчиненному с визитом. Не вызвал – тот прибыл бы, конечно, однако нормального разговора от него в таком случае вряд ли стоило ожидать, а отправился сам. Тем более что на этом линкоре он побывал всего один раз, визит длился с десяток минут, и толком осмотреться комиссар не смог при всем желании.

Для него это был вообще неожиданный и интересный опыт – увидеть изнутри один из сильнейших кораблей человечества. Надо сказать, сейчас, когда исчезла предстартовая суета, он и впрямь казался воплощением спокойной силы. Брутальная красота – так можно было сказать. Красота темного, безо всяких украшений, металла и совершенных в своем угловатом уродстве орудийных башен. «Уиллис», конечно, тоже был неплох, однако столь яркого впечатления неудержимой мощи, как от громады линейного корабля, от крейсера не исходило, и Мендоза даже позавидовал на миг тем, кто командует этими совершенными машинами разрушения. Даже с учетом того, что корабли, подобные «Королю Артуру», в бою чаще всего становятся главными мишенями для врага, линкор стоил того, чтобы им восхищались.

Эйзенхауэр встретил гостя в своем салоне. На этот раз он выглядел не столько удовлетворенным жизнью, сколько примирившимся с неизбежным и успокоившимся. Формально он был на одну ступень ниже комиссара в табели о рангах, однако выскакивать ему навстречу и рассыпаться в любезностях не собирался. Тем не менее поднялся, руку подал, без энтузиазма обменялся дежурными любезностями и даже пригласил отобедать с ним. Последнее оказалось как раз к месту…

Стряпня местного кока, точнее, целого взвода поваров, оказалась вполне на уровне средней руки ресторана где-нибудь в Берлине или Вашингтоне. То есть без особых изысков, но сытно и достаточно вкусно. В процессе обеда, сопровождающегося дегустацией неплохого качества вина, разговор шел ни о чем, однако своего Мендоза добился. Односложные ответы генерала становились все более непринужденными, и лед, возникший между ними при первой встрече, если и не растаял, то кое-какими трещинками обзавелся. Тем более генерал был отнюдь не тупицей, какими принято было считать армейцев в полиции. Во всяком случае, Баха от Фейербаха отличал уверенно, а живописью не только увлекался как ценитель, но и сам рисовал недурственно. Пара его акварелей на стене, во всяком случае, выглядели чуть резковатыми, однако написанными вполне качественно.

Однако как только перемены блюд закончились, и расторопный адъютант прибрал на столе и неслышной тенью покинул салон, тихонько, но плотно прикрыв за собой дверь, генерал мгновенно преобразился. Миг – и вместо вальяжно развалившегося в кресле сибарита перед Мендозой предстал совсем иной Эйзенхауэр. Холодно-спокойный, собранный, похожий на готового к прыжку волка.