Рожденный на селедке (СИ)

- Истинно так, Ваше величество, - улыбнулся господин Жори. – Мигом исправим сие безобразие. Матье, за мной. Без пререканий.

Ох, Судьба. Обрыдлая ты волочайка. Час назад я был грязным оруженосцем, а сейчас стал чистеньким слугой королевы, сидящим у её ног рядом с Софи, которая дула губы. Но мне было плевать на душевные бури прислуги, куда сильнее меня волновал сиятельный граф, которого я не видел три дня. Поэтому, только разжившись новой одеждой, пахнущей мылом, я украл из кухни жареного цыпленка и, сунув его за пазуху, отправился в подземелье, где сидели, ожидая своего часа воры, насильники, убийцы и сиятельный граф, который к ним никак не относился.

Весть о моем назначении слугой королевы разлетелась быстрее козлиной вони, посему я беспрепятственно вошел в подземелье и, скучая, поплелся вдоль камер, где сидели смутьяны. Дважды в меня летели их отходы и жидкое семя, трижды ругань, совершенно непотребная, и один раз засохший цветочек, с предложением показать попку. Обругав извращенца, я растоптал цветочек и довольный проследовал дальше, под яростное пыхтенье злокозненного педераста. На него мне, как и на всех прочих обитателей каменного мешка в недрах замка, было плевать. Я искал камеру, где сидел сиятельный граф Арне де Дариан. И он нашелся. Худ, болезненного вида, с обвислыми и грустными усами, но несомненно в здравии.

- Привет, старый.

- О, боги, за что вы так со мной? – протяжно взвыл сиятельный граф, запуская в сторону решетки пустое ведро, воняющее смрадом. – Ужель я разумом совсем в застенках этих повредился, что голос друга будет душу рвать? Молю, вонзите в уши мне скорее раскалённый хер. Быть может, он принесет мне долгожданную тишину.

- Окстись, окаянный, - устало сказал я, когда сиятельный граф разорвал на груди рубаху. Осторожно и всего на несколько миллиметров. – Иначе я сочту, что точно повредился ты умом и превратился в недоумка, который душит уд свой даже на кота.

- Зевс, пронзи меня молнией острой. Пусть сожжёт она мое разбитое сердце. Посейдон, пошли мне кальмара, коий заткнет своей тентакулой все, через что дышу. Один, вырви глаза мне и бусы с них сделай. Ослеп я во тьме и они мне совсем не нужны. Афродита, лиши естества мя мужского, ибо буйное семя в мозги мне стучится и иллюзиями лживыми душу наполняет, - я молча смотрел за стенаниями графа, который решил перебрать все известные ему пантеоны, в надежде достучаться хоть к кому-нибудь. – Эринний пошлите мне в наказанье за глупость, пусть плоть растерзают мою и выпьют всю кровь. Святой Христофор, дай же мне плетку, дабы смог я плоть свою умертвить за грехи и награди меня киноцефалией (песьей головой – лат.). Святой Патрик, пошли мне всех змей ирландских. Пусть жалят сосцы мне и ядом мясо питают. Тор, ударь молотом своим и прекрати мои муки, когда слышу я голос того, кто уже мертв, несомненно.

- Скапыжное ты рыло, старый, - рек я, когда сиятельный граф затих и, прищурившись, уставился на решетку. – Я тебе тут цыпленка принес.

- Жареного? – зачем-то спросил он.

- Сырого,- сказал я, влив в слова свои, как можно больше яду. Голос графа стал куда веселее, и он подполз к решетке, после чего обнял меня иссохшей и слабой рукой. Я же отстранился, ибо платье на мне было еще чистым и хранило прикосновения грудастой прачки с родинкой на щечке. – Не ходи ко мне обниматься. Ты стар и вонюч, а я чист и уставший. Бери цыпленка и рассказывай, как тебе тут живется? Доволен ли ты обслугой, не имает ли тебя извращенец какой в усохший зад за сушеный цветок?

- Ох, Матье. Три дня прошло, а кажется, что вечность, - в перерыве между уничтожением цыплячьего мяса поведал мне сиятельный граф. – Не иначе диаволы здесь всем заправляют, раз время не властно над этой дырой.

- Вполне нормальные стражники, старый, - хмыкнул я. – А ты похорошел, я смотрю. Диета из мышиных кишок тебе на пользу пошла однозначно. И пузо внутрь втянулось и бледность вернулась на щеки. Почти Аполлон.

- Ох, Матье. Кипит голова, а в животе будто вилами вертят. Вот если б вина я глотнул, хоть немного, - я покачал головой в ответ, заставив сиятельного графа надуть сочащиеся жиром губы. – Оставь меня тогда, паскудник. Не иначе диавол ты, раз мучить пришел старика без капли с лозы виноградной.

- Зубоскальная ты ханыга, - ругнулся я. – Сиди тут один и ешь мышей или червей дождевых. Не буду я больше тебя навещать, хоть сдохни ты от проказы, любитель жирного хера Диониса.

- Прости, Матье, - вздохнул рыцарь, протягивая ко мне руку, но я отошел в сторону, все еще обижаясь на него. – Не иначе ум мой повредился, коли я на тебя злобно кричу.

- Кричишь. И хулу наводишь. Язык бы твой вырвать, да ты и так страдаешь, старый.

- Принес ли ты добрые вести? – с надеждой спросил он.

- Относительно добрые.

- Как же так?

- Вот так. Вроде ты по горло в помоях, но дышать тебе еще дают, - сказал я. – Война на пороге. Её милость велела все дела отложить на потом.