На одно короткое мгновение у леди Мишель перехватило дыхание – событие, выходящие за рамки обыденного. «Опять я сорвалась» – сокрушённо подумала она. Нервы, как уже давно заметила матушка, пошаливали у неё всякий раз, когда её покидала уверенность. Уж слишком сильно она переживала за дочь. Много лет уж как прошло, а тело всё ещё помнит. Кто знает в какой день и что придёт людям в голову сотворить с её семьёй, если правда вылезет наружу. Для матушки все они выглядели одинаково.
Мишель шумно вздохнула. Обстановка, в которой протекала беседа, тут же пережила существенное обновление. Атмосфера стала более спёртой, повисло напряжение.
– Солнце, мы ведь уже обсуждали это много раз, – начиная утомляться, объясняла матушка – Люди нас бояться.
– Но почему?
– Ну, в мире не всё так просто – мягко начала леди Мишель, – Помнишь, я рассказывала тебе? Когда-то давно…
Это была одна из тех немногих историй, что детям обычно рассказывают их родители лишь в самый последний момент их жизни. В таких, как правило, нет ничего волшебного или увлекательного. Все они похожи друг на друга, как две капли воды. Очередная нравоучительная сказка из прошлого. Кто вообще станет такие слушать? Всем подавай лишь нечто весёлое, да с интересным сюжетом, чтоб запоминалось лучше. Никто ведь не любит правду. Никто…за исключением разве что одного единственного создания.
Мейли посчастливилось впервые услышать подобное ещё в возрасте пяти лет. Это была первая сказка, которую она смогла запомнить. Первая и самая любимая. Конечно, как и многие в её возрасте, понять об истинном значении слов матушки она не могла, но, наверное, оно было и к лучшему. Мир жесток.
– Мы и стали чужды обществу – в один голос с матерью закончила девочка. – Матушка, я слышала эту историю уж много раз, и знаю её конец. Но всё не могу понять. То, что сделали люди, это ведь неправильно, разве нет?
– Да, неправильно, – подтвердила матушка, – но так уж устроен мир. Добросовестные люди не хотят иметь дела с тем, чего не понимают. Для них мы монстры. И именно поэтому ты должна быть сильной. Даже если это и означает скрываться до скончания времён. Уяснила?
– Неужели слово и впрямь вещь такая могущественная?
– Именно так. Слово способно изменить этот мир – вот почему люди так его бояться. Поэтому пообещай, что никогда не воспользуешься этим даром!
– Хорошо, матушка…
Мишель удовлетворительно кивнула.
– А теперь тебе пора спать. Остальное обсудим завтра, если хочешь. Обещаю.
Задержав взор на ещё одно мучительное мгновение, Мейли, ничего не говоря, заковыляла прочь из комнаты. Усталость сморила её и матушке оставалось взамен лишь проводить ту взглядом, пока маленькая фигурка окончательно не растворилась в дверном проёме.
– Пусть же она станет тем, кем сама пожелает, – шёпотом пробормотала она. – Это всё, о чём может мечтать человек.
Воцарилась тьма. Где-то стрекочут сверчки, шелестит ветерок между деревьями, играя листочками. Ночь нужна как природе для отдыха, так и человеку для сна. Ночью люди отдыхают, мозг их переваривает информацию, полученную за день. Все видят странные сны, путешествуют загадочными странами и землями, могут увидеть волшебных существ, научиться летать и дышать под водой. А на утро все снова оживает, начинает дышать полной грудью и жить полной жизнью.
Так наконец и матушка впала в мучительное забытие, на протяжении которого её взор постоянно тревожила одна бесплотная фигура. Черты её лица расплывчаты. Она стоит тихая и неподвижная. За спиной земля осыпается целыми пластами, до самого горизонта уже не осталось ничего, кроме безбрежной пустоши. Откуда-то вздымался чёрный дым. Его завитки обволакивают неподвижное тело матушки, закручиваясь вокруг шеи на манер скрюченных пальцев. Дым пахнет чем-то сладким, но в следующий миг в ноздри ударила едкая вонь. А впереди та самая пустота, что была в начале, перед тем как на небе воссияла Кровавая луна.
Глава 5.
Лео.
Архипелаг Новый Усуи, о. Дион
23 ноября, 1317 год.
К вечеру затянувшие всё небо тучи неожиданно разошлись. По остывшей земле побежали длинные тени. Алый солнечный диск, точно на перину, прилёг у горизонта на лёгкие облака. Наступал тот час, когда день ещё не до конца сменяется сумерками, но очертания предметов уже приобрели необъяснимую, таинственную расплывчатость.