Семнадцати лет она страстно влюбилась и вышла замуж за молодого вдовца. Муж её любил и баловал. Ничто, казалось бы, не должно было омрачать счастливых дней новобрачных; но, однако, у семейного очага их нередко происходили горячие вспышки, а порою и продолжительные ссоры. Анна Николаевна, безумно любившая своего мужа, не могла примириться с мыслью, что другая женщина была ещё так недавно близка и дорога её мужу. Что эта женщина оставила, как залог своей любви, годовалого ребёнка, которого отец обожал. Этот ребёнок, этот капризный, некрасивый и вечно пасмурный ребёнок, Ваня, кидавший на неё исподлобья злобные взгляды и отвечавший на каждую ласку отца самой горячей порывистой лаской, казалось ей, отнимал от неё сердце её мужа. Этот ребёнок и был всегда причиной разлада в их жизни. Она возненавидела его и с трудом сдерживала в себе это неприязненное чувство. И теперь вот, сидя на кровати, вспоминая свою прошлую жизнь, она ни на секунду не задумывалась над своим несправедливым недружелюбным отношением к пасынку. Она думала только о своих детях, о грозившей им бедности. Она находила, что судьба несправедлива и к ней. «Вот до чего я дожила, – думалось ей, – до того, что сижу одинокая, всеми забытая. Дочь Людмила ещё слишком молода, слишком эгоистична для того, чтобы понять всю тоску разбитого сердца, все заботы и огорчения матери-семья-нинки, оставленной на тяжёлом жизненном пути без средств к жизни, без подготовки к самостоятельному труду». И вспомнилось ей, как много лет тому назад молодая, цветущая, окружённая богатством, нежной заботливостью мужа и толпою поклонников, она проповедовала идею равенства, она страстно увлеклась этой идеей и тоном непоколебимого убеждения утверждала, что давно прошло то деспотическое время, когда жена зависела от мужа, что теперь жена – такой же равноправный член семьи, как и муж, и что даже жена и мать гораздо больше значат в семье, чем муж. Вспомнила Анна Николаевна своё молодое самомнение и горько улыбнулась. «Да, – прошептала она, – равноправность моя осталась, а всё остальное… остальное в могиле». Анна Николаевна, несмотря на свои тридцать пять лет и красивую ещё наружность, со смертью мужа стала считать себя старухой. Всецело отдавшись воспитанию детей, оберегая их, насколько возможно, от нужды и лишений, она почти забывала себя. Только тоска по любимому мужу да вечный страх за будущее детей мучили её постоянно. Чувство одиночества и беспомощности росло в ней с каждым днём всё сильнее и сильнее, и сегодня это тоскливое чувство не даёт ей покоя. Она вспоминала прежние рождественские праздники, роскошный ужин, толпу нарядных весёлых гостей, и сердце её тихонько сжалось. Она тяжело вздохнула и, смахнув слезинку, медленно поднялась с кровати. Пора было накрывать на стол.
Уже смеркалось. На потемневшем небосклоне кое-где показались звёзды, проливавшие мягкий серебристый свет на погружавшуюся во мрак землю.
– А где же Ваня? Опять его нет? – спросила Анна Николаевна, садясь за стол, вокруг которого в ожидании обеда сидели одетые по-праздничному Митя и Соня и грустная, с распухшими от слёз глазами Милочка. – Вечно он где-то пропадает, – раздражённо докончила Анна Николаевна, принимаясь наливать детям уху.
Видя, что мать сердита, дети присмирели и молча стали есть. В маленькой уютной столовой царит тишина, нарушаемая только стуком ложек о тарелки. Но вот и он стих. Все сидят молча, неподвижно, углубившись каждый в свою думу. Только маленький краснощёкий Митя озирается кругом, словно ищет чего-то. Наконец он обернулся к стоящей за его стулом няне и шёпотом спросил:
– Няня, а Ангелочки уже прилетели?
– Прилетели, прилетели, родной мой. Будь паинькой, как я тебя учила, а то они улетят и ёлочку назад к Боженьке унесут.
При этих слова Анна Николаевна сделала нетерпеливое движение и резко заметила:
– Ты, няня, рассказывай детям сказки когда-нибудь в другое время, а не за столом.
– Да нешто это, барыня, сказки? Я им только сказала, чтобы чинно себя вели, а то ёлки не получат.
– Получат или не получат – это моё дело! – перебила её Анна Николаевна. – А Ангелы-то тут при чём?
– Как при чём? – обиженно спросила старуха. – Известное дело, что в сочельник Ангелы Господни промеж хороших людей летают и милость Божью разносят. Кто чего хочет, то от Господа и получает. А детям одна радость – ёлка да гостинцы, больше им ничего не надо. Вот Боженька им эту радость через своих Ангелов и посылает, ежели они хорошо себя ведут, – наставительно докончила няня, гладя Митю по головке.
– Мама, мама, Ваня плисол! – радостно вскрикнула Соня, увидев через полуоткрытую дверь проходившего по коридору брата.
– Ну, пришёл так пришёл. Чего же ты кричишь-то? – раздражённо сказала Анна Николаевна и, обращаясь к вошедшему через минуту в столовую пасынку, сурово спросила: – Где ты был? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Ты бы хоть немножко почище оделся по случаю праздника. Гостей хотя и нет, а всё же следует быть поприличней. Посмотри, на что ты похож? – И она брезгливо указала на его короткую, всю в пятнах куртку.