Рождественская песнь в прозе

При этихъ словахъ двойникъ. Скруджа увеличился, а комната сдѣлалась темнѣе и грязнѣе; обшивка ея потрескалась, окна покосились, съ потолка посыпалась штукатурка, обнаруживая голыя дранки. Но какъ это случилось, Скруджъ зналъ не лучше насъ съ вами. Однако онъ зналъ, что это такъ и должно быть, — чтобы онъ снова остался одинъ, а другіе мальчики ушли домой съ радостно встрѣчать праздникъ.

Онъ ужи не читалъ, но уныло ходилъ взадъ и впередъ. Посмотрѣвъ на духа, Скруджъ печально покачалъ головой и безпокойно взглянулъ на дверь.

Дверь растворилась, и маленькая дѣвочка, гораздо меньше мальчика, вбѣжала въ комнату и, обвивъ его шею рученками, осыпая его поцѣлуями, называла его милымъ, дорогимъ братомъ.

— Я пришла за тобою, милый брать, — сказала она. — Мы вмѣстѣ поѣдемъ домой, — говорила она, хлопая маленькими ручками и присѣдая отъ смѣха. — Я пріѣхала, чтобы взять тебя домой, домой, мой!

— Домой, моя маленькая Фанни? — воскликнулъ мальчикъ.

— Да, — сказала въ восторгѣ дѣвочка. — Домой навсегда, навсегда! Папа сталъ гораздо добрѣе, чѣмъ прежде, и у насъ дома, какъ въ раю. Однажды вечеромъ, когда я должна была, идти спать, онъ говорилъ со мною такъ ласково, что я осмѣлилась попросить его послать меня за тобой въ повозкѣ. Онъ отвѣтилъ: Хорошо, — и послалъ меня за тобою въ повозкѣ. Ты теперь будешь настоящій мужчина, — сказала дѣвочка, раскрывая глаза, — и никогда не вернешься сюда. Мы будемъ веселиться вмѣстѣ на праздникахъ.

— Ты говоришь совсѣмъ, какъ взрослая, моя маленькая Фанни, — воскликнулъ мальчикъ.

Она захлопала въ ладоши, засмѣялась, стараясь достать до его головы, приподнялась на цыпочки, обняла его и снова засмѣялась. Затѣмъ, съ дѣтской настойчивостью, она стала тащить его къ двери, и онъ, не сопротивляясь, послѣдовалъ за нею.

Какой-то страшный голосъ послышался въ сѣняхъ: «Снесите внизъ сундукъ Скруджа». Появился самъ школьный учитель, который, посмотрѣвъ сухо и снисходительно на Скруджа, привелъ его въ большое смущеніе пожатіемъ руки. Затѣмъ онъ повелъ его вмѣстѣ съ сестрой въ холодную комнату, напоминающую старый колодезь, гдѣ на стѣнѣ висѣли ландкарты, а земной и небесный глобусы, стоявшіе на окнахъ и обледенѣвшіе, блестѣли, точно натертые воскомъ. Поставивъ на столъ графинъ очень легкаго вина, положивъ кусокъ очень тяжелаго пирога, онъ предложилъ дѣтямъ полакомиться. А худощаваго слугу онъ послалъ предложить стаканъ этого вина извозчику, который поблагодарилъ и сказалъ, что если это вино то самое, которое онъ пилъ въ прошлый разъ, то онъ отказывается отъ него. Между тѣмъ чемоданъ Скруджа былъ привязанъ къ крышѣ экипажа, и дѣти, радостно простясь съ учителемъ, сѣли и поѣхали; быстро вертѣвшіяся колеса сбивали иней и снѣгъ съ темной зелени деревьевъ.

— Она всегда была маленькимъ, хрупкимъ существомъ, которое могло убить дуновеніе вѣтра, — сказалъ духъ. — Но у нея было большое сердце!

— Да, это правда, — воскликнулъ Скруджъ. — Ты правъ. Я не отрицаю этого, духъ. Нѣтъ, Боже меня сохрани!

— Она была замужемъ, — сказалъ духъ, — и, кажется, у нея были дѣти.

— Одинъ ребенокъ, — сказалъ Скруджъ.

— Да, твой племянникъ, — сказалъ духъ. Скруджъ смутился; и кратко отвѣтилъ: «да».

Прошло не болѣе мгновенія съ тѣхъ поръ, какъ они оставили школу, но они уже очутились въ самыхъ бойкихъ улицахъ города, гдѣ, какъ призраки, двигались прохожіе, ѣхали телѣжки и кареты, перебивая путь другъ у друга, — въ самой сутолокѣ большого города. По убранству лавокъ было видно, что наступило Рождество. Былъ вечеръ, и улицы были ярко освѣщены. Духъ остановился у двери какого-то магазина и спросилъ Скруджа, знаетъ ли онъ это мѣсто?

— Еще бы, — сказалъ Скруджъ. — Развѣ не здѣсь я учился?

Они вошли. При видѣ стараго господина въ парикѣ, сидящаго за высокимъ бюро, который, будь онъ выше на два дюйма, стукался бы головой о потолокъ, Скруджъ, въ сильномъ волненіи, закричалъ:

— О, да это самъ старикъ Феззивигъ! Самь Феззивигъ воскресъ изъ мертвыхъ!

Старикъ Феззивигъ положилъ перо и посмотрѣлъ на часы, — часы показывали семь. Онъ потеръ руки, оправилъ широкій жилетъ, засмѣялся, трясясь всѣмъ тѣломъ и крикнулъ плавнымъ, звучнымъ, сдобнымъ, но пріятнымъ и веселымъ голосомъ.

— Эй, вы, тамъ! Эбензаръ! Дикъ!

Двойникъ Скруджа, молодой человѣкъ, живо явился, въ сопровожденіи товарища, на зовъ.

— Такъ и есть, — Дикъ Вилкинсъ, — сказалъ Скруджъ духу. — Это онъ. Дикъ очень любилъ меня. Дикъ, голубчикъ! Боже мой!

— Эй, вы, молодцы! — сказалъ Феззивигъ. — Шабашъ! На сегодня довольно! Вѣдь сегодня сочельникъ, Дикъ! Рождество завтра, Эбензаръ! Запирай ставни! — вскричалъ старикъ Феззивигъ, громко хлопнувъ въ ладоши. — Мигомъ! Живо!

Трудно себѣ представить ту стремительность, съ какою друзья бросились на улицу за ставнями. Вы не успѣли бы сказать: разъ, два, три, какъ уже ставни были на своихъ мѣстахъ, вы не дошли бы еще до шести, какъ ужь были заложены болты, вы не досчитали бы до двѣнадцати, какъ молодцы уже вернулись въ контору, дыша, точно скаковыя лошади.