Рождественская песнь в прозе

Все воздушное пространство наполнилось призраками, тревожно метавшимися во всѣ стороны и стенящими. На каждомъ призракѣ была такая же цѣпь, какъ и на духѣ Марли. Ни одного не было безъ цѣпи, а нѣкоторые, — быть можетъ, преступные члены правительства, — были скованы вмѣстѣ. Многихъ изъ нихъ Скруджъ зналъ при жизни. Напримѣръ, онъ отлично зналъ стараго духа въ бѣломъ жилетѣ, тащившаго за собой чудовищный желѣзный ящикъ, привязанныи къ щиколкѣ. Призракъ жалобно кричалъ, не будучи въ состояніи помочь несчастной женщинѣ стъ младенцемъ, сидѣвшимъ внизу, на порогѣ двери. Было ясно, что самыя ужасныя муки призраковъ заключались въ томъ, что они не были въ силахъ сдѣлать то добро, которое хотѣли бы сдѣлалъ.

Туманъ ли окуталъ призраки или они растаяли въ туманѣ, Скруджъ не могъ бы сказать увѣренно. Но вотъ голоса ихъ смолкли, всѣ сразу, и ночь опять стала такою же, какой была при возвращеніи Скруджа домой.

Скруджъ заперъ окно и осмотрѣлъ дверь, черезъ которую вошелъ духъ. Она была заперта на двойной замокъ, повѣшенный имъ же самимъ, задвижка осталась нетронутой. Онъ попытался было сказать «вздоръ», но остановился на первомъ же слогѣ, и, отъ волненій ли, которыя онъ испыталъ, отъ усталости ли, оттого ли; что заглянулъ въ невѣдомый міръ или же вслѣдствіе разговора съ духомъ, поздняго часа, потребности въ отдыхѣ, но онъ тотчасъ же подошелъ къ кровати и мгновенно, даже не раздѣваясь, заснулъ.

СТРОФА II Первый духъ

Когда Скруджъ проснулся, было такъ темно, что, выглянувъ изъ алькова, онъ едва могъ отличить прозрачное пятно окна отъ темныхъ оконъ своей комнаты. Онъ зорко всматривался въ темноту своими острыми, какъ у хорька, глазами, и слушалъ, какъ колокола на сосѣдней церкви отбивали часы.

Къ его великому изумленію, тяжелый колоколъ ударилъ шесть разъ, потомъ семь, восемь и такъ до двѣнадцати; затѣмъ все смолкло. Двѣнадцать! А когда онъ ложился, былъ вѣдь третій часъ. Очевидно, часы шли неправильно. Должно быть, ледяная сосулька попала въ механизмъ. Двѣнадцать! Онъ дотронулся до пружины своихъ часовъ съ репетиціей, чтобы провѣрилъ тѣ нелѣпыя часы. Маленькій быстрый пульсъ его часовъ пробилъ двѣнадцать и остановился.

— Какъ! Этого не можетъ быть! — сказалъ Скруджъ, — не можетъ быть, чтобы я проспалъ весь день да еще и порядочную часть слѣдующей ночи! Нельзя же допустить, чтобы что-нибудь произошло съ солнцемъ и чтобы сейчасъ былъ полдень!

Съ этой тревожной мыслью онъ слѣзъ св кровати и ощупью добрался до окна. Чтобы увидѣть что-нибудь, онъ былъ принужденъ рукавомъ своего халата протереть обмерзшее стекло. Но и тутъ онъ увидѣлъ не много! Онъ убѣдился только въ томъ, что было очень тихо, туманно и чрезвычайно холодно. На улицахъ не было обычной суеты, бѣгущихъ пѣшеходовъ, что всегда бывало, когда день побѣждалъ ночь и овладѣвалъ міромъ.

Скруджъ снова легъ въ постель, предаваясь размышленіямъ о случившемся, но не могъ прійти ни къ какому опредѣленному рѣшенію. Чѣмъ болѣе онъ думалъ, тѣмъ болѣе запутывался и чѣмъ болѣе старался не думать, тѣмъ болѣе думалъ.

Духъ Марли окончательно сбилъ его съ толку. Какъ только, послѣ зрѣлаго размышленія, онъ рѣшалъ, что все это былъ сонъ, его мысль, подобно отпущенной упругой пружинѣ, отлетала назадъ къ первому положенію, и снова предстояло рѣшить: былъ ли это сонъ, или нѣтъ?

Въ такомъ состояніи Скруджъ лежалъ до тѣхъ: поръ, пока колокола не пробили еще три четверти и онъ вдругъ не вспомнилъ, что, согласно предсказанію Марли, первый духъ долженъ явиться, когда колоколъ пробьетъ часъ. Онъ рѣшилъ не спать и дождаться часа. Такое рѣшеніе было, конечно, самое благоразумное, такъ какъ заснуть для него было теперь такъ же невозможно, какъ подняться на небо.

Время шло такъ медленно, что Скруджъ подумалъ, что, задремавъ, онъ пропустилъ бой часовъ. Наконецъ, до его насторожившагося слуха донеслось:

— Динь-донъ!

— Четверть, — сказалъ Скруджъ, начиная считать.

— Динь-донъ!

— Половина, — сказалъ Скруджъ.

— Динь-донъ!

— Три четверти, — сказалъ Скруджъ.

— Динь-донъ:

— Вотъ и часъ, — сказалъ Скруджъ, — и ничего нѣтъ.

Онъ произнесъ эти слова прежде, чѣмъ колоколъ пробилъ часъ, — пробилъ какъ-то глухо, пусто и заунывно. Въ ту же минуту комната озарилась свѣтомъ, и точно чья-то рука раздвинула занавѣски его постели въ разныя стороны, и именно тѣ занавѣски, къ которымъ было обращено его лицо, а не занавѣски въ ногахъ или сзади. Какъ только онѣ распахнулись, Скруджъ приподнялся немого и въ такомъ положеніи встрѣтился съ неземнымъ гостемъ, который, открывая ихъ, находился такъ близко жъ нему, какъ я въ эту минуту мысленно нахожусь возлѣ васъ, читатель.