Рождественские истории

— Ох, отец, важно! Быть его терпеливой спутницей в немощи и старости; нежной сиделкой в болезни, верным другом в бедах и печалях; безо всякой устали трудиться ему во благо; ухаживать за ним, ободрять, сидеть у его постели; говорить с ним, когда он бодрствует, и молиться за него, когда он спит. Какое же это счастье! Какая возможность доказать ему всю свою преданность и доверие. Она ведь станет все это делать, дорогой отец?

— Без всякого сомнения, — подтвердил Калеб.

— Я люблю ее, отец! Я люблю ее от всей души! — И, произнеся это, слепая девушка склонила свое бедное незрячее лицо на плечо отца. Она рыдала, так рыдала, что он почти сожалел, что подарил ей это горькое счастье.

А тем временем Джон Пирибингл пребывал в смятении: маленькая миссис Пирибингл, само собой, не могла даже подумать о том, чтобы отправиться куда-либо без младенца, — а собрать младенца требовало времени и усилий. Если говорить об усилиях, то вроде бы что там такого; однако занятие это сопряжено со множеством забот, и делать все требовалось постепенно. Например, когда всяческими ухищрениями вам удавалось почти полностью одеть дитя, и вы уже резонно считали, что до счастливого окончания сего действа остаются считанные шаги, а потом можно будет явить этого чудо-ребенка миру, он неожиданно выползал из фланелевого чепчика и платьица и зарывался в одеяла, где и засыпал, томясь, как картофель в печи, едва ли не полный час.

Из подобного состояния заторможенности юный Пирибингл вышел, красный и надсадно вопящий, чтобы — ну, я сказал бы, если вы позволите мне выразиться обобщенно, — чтобы несколько подкрепиться. После чего заснул снова. Минутами этой короткой передышки миссис Пирибингл воспользовалась в полной мере, чтобы принарядиться; мисс Слоубой тем временем внедрила себя в короткий жакет-спенсер фасона настолько оригинального и замысловатого, что он существовал во вселенной совершенно самостоятельно, безо всякой связи с человечеством: больше всего сей туалет напоминал тряпку, похожую, в свою очередь, на сморщенное собачье ухо.

К этому времени младенец, снова оживший, совместными усилиями миссис Пирибингл и мисс Слоубой был облачен в кремового цвета пальтишко и роскошный, похожий на желтый пион чепчик. На этот раз им втроем удалось выбраться во двор: там уже бил копытами старый конь, а Пират нетерпеливо приплясывал вдалеке: ну когда же? когда же?!

Что касается скамейки или иного сиденья, способного помочь миссис Пирибингл забраться в повозку, то вы знаете о Джоне очень мало, если считаете, что это было необходимо. Не успели бы вы моргнуть, он поднял Кроху на руки, — и вот уже она, свежая и зарумянившаяся, сидит в повозке, приговаривая:

— Джон! Ну зачем? Подумай о Тилли!

Если бы мне позволено было упомянуть ножки юных барышень, — сколь угодно сдержанно, — я бы отметил, говоря о таковых у мисс Слоубой, ту неизбежную, роковую уверенность, с которой они служили ей в качестве мерной доски: всякий раз, когда доводилось ей подниматься либо спускаться хотя бы на фут, это непременно отображалось на ее конечностях (так Робинзон Крузо делал зарубки, отмечая дни своего одинокого существования). Впрочем, такая ремарка навлекла бы на меня упреки в нарушении приличий, — поэтому лучше промолчать.

— Джон, корзина с паштетным пирогом, всякими разностями и с пивом у тебя? — спросила Кроха. — Если нет, немедленно поворачивай назад.

— Ага, — хмыкнул возчик. — Поворачивать, чего выдумала. Мы же и так уже чуть не на четверть часа запаздываем.

— Прости, Джон, — заполошно произнесла Кроха, — но, правда, совершенно невозможно ехать к Берте без паштетного пирога и прочего. И бутылочного пива. Вот никак нельзя! Тпру!

Последнее адресовалось коню, который не обратил на приказ ни малейшего внимания.

— Ох, Джон, пожалуйста! — воскликнула миссис Пирибингл. — Останови!

— Остановлю, — сказал Джон, — когда начну забывать вещи. Здесь твоя корзина, здесь, не беспокойся.

— Какое же ты жестокосердное чудовище, Джон Пирибингл: не сказал сразу и так меня оконфузил! Я заявила, что не поеду к Берте без паштетного пирога и прочего и без пива, ни за какие коврижки (я бы и не поехала). С тех пор как мы поженились, Джон, каждые полмесяца мы устраиваем там маленький праздник. И если что-нибудь сорвется, это… это плохая примета для нас.

— Эти пикники, — сказал Джон, — хорошая мысль. И я уважаю тебя за нее, женушка.

Кроха запунцовела.

— Джон, мой дорогой! Уважать меня? Не говори так, боже милосердный!

— Да, кстати, — бросил возчик, — тот старый джентльмен…

И она снова заметно покраснела, явно смущенная!

— Он странный. — Джон не отводил глаз от дороги перед собой. — Не могу понять. Не думаю все же, что в нем есть что-то скверное.

— Совершенно ничего. Я уверена, ничего скверного.

Теперь возчик перевел взгляд на жену, удивленный серьезностью ее слов.

— Ну, я рад, что ты так уверена; мне это лишнее подтверждение. Как ему вообще пришло в голову попроситься у нас пожить; забавно, правда? Иногда происходят такие странные вещи.

— Очень странные, да, — еле слышно ответила жена.