Рождественские истории

В тумане видимость была небольшой; но все же сколько всего видно! Удивительно, как много можно увидеть даже в более густом тумане, чем этот, — если захотите. Даже просто выискивать ведьмины круги на полях, участки покрытой изморозью травы, все еще сохранившейся в тени, вдоль заборов и под деревьями, — какое прекрасное занятие! А что уж говорить о неожиданных формах, которые принимают внезапно выступающие из тумана деревья; появляются, а потом ускользают в него обратно. Изгороди спутаны и лишены листьев, только множество сухих венков колышется на ветру; однако упадка и уныния нет и здесь. На душе все равно царит радостный покой, стоит вспомнить жаркий огонь в очаге и подумать о зелени, которая пробьется с наступлением лета. От одного вида реки становится зябко; но она течет себе бодро — да, бодро. Впрочем, признаем: в русле вода движется медленно и вяло. Ну так и что же? С наступлением мороза ей суждено замерзнуть, и тогда ах, какие катания на коньках и санках можно здесь будет устроить! а старые груженые баржи, вмерзшие в лед где-то у пристани, целыми днями дымят себе потихоньку во все свои ржавые трубы и ни о чем не беспокоятся.

В одном месте дымила огромная куча подожженной травы; они полюбовались на пламя, такое белое в свете дня, проблескивающее сквозь туман то там, то здесь; вот мелькнул алый язычок, опал… В конце концов мисс Слоубой завопила, что «дым забил весь нос», и она задыхается, — она «задыхалась» при малейшей возможности — и разбудила младенца, который после такого уже не желал спать. Однако Пират, который обогнал повозку на добрые четверть мили, уже миновал окраины городка и достиг улицы, где жили Калеб с дочерью; и задолго до того, как гости подъехали, хозяева домика уже вышли на мостовую их встречать.

Надо отметить, Пират вел себя с Бертой совершенно не так, как с остальными; что полностью убеждает меня: он знал о ее слепоте. Он никогда не пытался привлечь ее внимание пристальным взглядом, как часто делал в отношении других людей, а всегда только тыкался носом. Как он приобрел такой опыт в общении со слепыми людьми или слепыми собаками, я не знаю. У него никогда прежде не было слепого хозяина; не было его и у мистера Пирата-старшего, и у почтеннейшей миссис Пират, и никакого другого члена этого уважаемого семейства; насколько я знаю, испытать слепоту им тоже не доводилось. Возможно, он понял это сам; а может, чувствовал интуитивно; и вот прямо сейчас он придерживал Берту за юбку; придерживал до тех пор, пока миссис Пирибингл с младенцем, мисс Слоубой и корзина не собрались в безопасности у дверей.

Мэй Филдинг уже прибыла вместе с матушкой, вечно недовольной старой дамой с брюзгливым лицом, которая, по праву матроны, чудесным образом сохранившей талию, как столбик от кровати, считалась личностью возвышенной и совершенной. Дополнительного шарма ей придавали рассуждения о возможных — прошлых или будущих — переменах к лучшему, если… и дальше следовало подробное перечисление того, что сбылось и не сбылось. Словом, миссис Филдинг являлась особой изысканной — и при этом жеманной, снисходительной и высокомерной. Груббс и Тэклтон также был здесь, стараясь всем угодить, и казался очевидно так же уместен, как юный лосось на вершине Великой пирамиды.

— Мэй! Дорогая моя подруга! — воскликнула Кроха, бросаясь к ней. — Какое счастье тебя видеть!

Дорогая подруга так же искренне обрадовалась, как и жена возчика; наблюдать, как они обнимаются — надеюсь, вы мне поверите, — было чрезвычайно приятно. Что ни говори, вкус у Тэклтона присутствовал. Мэй была прехорошенькая.

Знаете, как случается: если вы привыкли к одному милому лицу, то, стоит увидеть другое милое лицо, первое начинает казаться заурядным и блеклым и едва ли достойным ваших прежних восторгов. Здесь ничего подобного не произошло: сравнивая подруг, всякий видел, что лицо Крохи только подчеркивает красоту лица Мэй, а лицо Мэй только подчеркивает красоту Крохи так явно и естественно, что, как почти совсем выразился Джон Пирибингл, войдя в комнату, им следовало родиться сестрами, — а больше ничего улучшить и невозможно.

Тэклтон принес баранью ногу и, что совсем невероятно, фруктовую сдобу — впрочем, мы позволяем себе некоторое расточительство, когда находимся рядом с невестами, ведь женятся-то не каждый день. А ведь был еще паштетный пирог и «прочее», как говорила миссис Пирибингл: оно включало главным образом орехи, и апельсины, и пирожные, и премиленький кусок оленины. Когда угощение, дополненное вкладом Калеба — огромной деревянной миской с исходящим паром картофелем (с него давным-давно взяли клятвенное обещание не выставлять на стол любые другие яства), расставили на столе, Тэклтон подвел к почетному месту свою будущую тещу. Для пущей торжественности эта носительница прежнего великолепия украсила себя чепцом, предназначенным внушать потрясение и благоговейный трепет. Она также надела перчатки. Впрочем, ни слова больше. Будь галантен — или умри!