Черный Пес стряхнул с себя Розалину, освободился из рук Егория и кинулся к окну. А под окном собралась приличная толпа зевак. Весь квартал с тревогой следил за страшными событиями, не вполне понимая, что же происходит. Пожарные раскрутили брезентовые рукава для подачи воды.
Шварцхунд не успел даже повернуться, а Егорий мазнул его сажей прямо по белому пятну на боку. Черный Пес дико завыл, шкура его задымилась и вспыхнула.
Толпа ахнула. На её глазах огромный лохматый пес превратился в старика, полыхавшего синим пламенем. И — не успели пожарные направить на окно струю воды — огонь во всем доме внезапно погас, а сам старик исчез.
5
Стало тихо и странно. Сами по себе все вещи и утварь, выпавшие на снег, словно в обратной киносъемке, влетали назад в окна. Вновь заколыхались сгоревшие шторы. Все. что было разбито, сломано или сожжено как ни в чем не бывало являлось в своем первозданном виде. И вскоре от пожара не осталось не только следа, но даже запаха гари.
Растерянный брандмейстер никак не мог взять в толк: был пожар на самом деле или его не было. Наконец, уяснив, что помощь не понадобится, он принял решение оштрафовать семью Нойбертов за ложный вызов. И господин Генрих с радостью выложил пятьсот марок. Еще бы!
Зеваки разошлись, а чудеса не кончились. Как снег из облака, с потолка в доме Нойбертов, стали плавно опускаться и ложиться с шуршаньем на пол, на стол, на постели и подоконники страницы неизвестных сказок. Они были на разных языках. Одни были напечатаны на пишущей машинке, другие написаны то пером, то карандашом. Понять, какая страница от какой сказки — не было никакой возможности, их просто собирали и складывали на столе в лаковый чемоданчик.
Одни листы были мятые, другие обгорелые, третьи разорванные, попадались даже исписанные маленькие клочки.
Утром, когда городские гуляки ещё спали крепким сном, а над Майном встало январское холодное солнце, и Людвиг проснулся в своей семье, и в доме Нойбертов воцарилось веселье, а редкие прохожие, заслышав смех из окон, удивленно качали головой: «Ишь ты! Не нагулялись еще!..» — страницы все ещё падали и падали, как падают с тихим шелестом при ласковой погоде осенние листья…
6
Спустя сутки, в одной из газет Франкфурта-на-Одере, появилась сенсационная заметка. В ней сообщалось о том, что «на окраине города — в старом парке — были обнаружены дети, пропавшие в разное время и разных городах Германии. На вопросы полиции и врачей, как они туда попали и где были до этого момента, дети не могли ответить. Они абсолютно ничего не помнили.
Сейчас найденыши находятся в больнице. Их фотографии разосланы во все города, с целью установления точных имен и адресных данных» — писала газета.
Все это — спустя сутки.
А с потолка в доме Нойбертов все ещё как голуби слетали сказки.
Только на третий день можно было с уверенностью сказать: кажется всё.
— Кажется всё, — сказал господин Генрих.
— Пожалуй, всё, — подтвердил Егорий. — Вот неожиданность!
На некоторых страницах налипла противная черная шерсть.
Господин Генрих и овчарка проводили Егория к мосту, к тому самому, где так печально началась эта история.
— Зря вы без шапки, — сказал Егорий господину Генриху. — У вас волосы в изморози!..
— Это не иней, — герр Нойберт улыбнулся. — Вы были так взволнованы, что не заметили сразу: я поседел в ту ночь… Ну, прощайте?!.. Может, ещё встретимся!
— Все может быть! — сказал Егорий и заговорщицки подмигнул Розалине.
Светящийся перстень на безымянном пальце правой руки был повернут три раза в сторону Солнца. Когда луч погас — Егория на старом мосту уже не было…
Сказки, упавшие с потолка, были в ужасном состоянии. Когда Егорий дома, в Серебряном Бору, разобрал давно знакомые страницы, то воскликнул почти со слезами:
— Как он смел так с ними обращаться!
У побывавших в плену колдуна сказок листы были и оборваны, и скомканы, и замараны. Многого недоставало. Кто-то ещё что-то зачеркивал, а потом черным дописывал грубые слова.
— Невыносимо! — Егорий дрожащей рукой разглаживал страницы. Немыслимо! Разве я смогу всё заново восстановить?! — восклицал он. Столько лет прошло!.. Я уже так, как в молодости, не сумею, — в отчаяньи повторял он.
Опечаленный Егорий возглашал на весь дом имена героев (в доме ведь никого не было) своих сказок, тщетно надеясь, что музыка их имен поможет ему всё вспомнить и всё исправить.
— Кот Мурильо из Испании!
Летучая мышь Виолетта из московского поселка «Сокол»!
Попугай Арчибальд из Швеции!
Голубь Гурьян из Франции!
«Живы ли они, мои друзья? — думал Егорий, вышагивая из угла в угол. Панч, сенбернар-бродяга из Англии, умер. Но Святик, веселая собачка, обязательно жив! И Виолетта наверняка путешествует где-то в теплых краях! Друзья должны мне помочь! Кота Мурильо, — думал Егорий, — не надо учить, как пробраться в самолет. Виолетта, любительница путешествовать, где бы ни была, знает волшебные слова. Гурьян — быстр, как молния! Арчибальд… Не замёрз бы в пути!.. Панча уже не дозовешься… Панч, бедняга! Но зато Святик непременно перевоплотится во что-нибудь летающее: в вертолет, например, или в воробышка.»