Рождественское благословение

Мама опустилась на колени и крепко меня обняла.

– Жизнь в долине сделает из тебя настоящего мужчину, Натан. С сильным характером.

Я бросил взгляд вниз и вновь посмотрел на маму. Я не понимал, как можно стать мужчиной, бродя по долине взад-вперед. Заметив мой озадаченный вид, она рассмеялась и встала.

– Все кажется маленьким только с вершины. Понимаешь? – спросила мама, снова взяв меня за руку.

Я покачал головой.

Она опять опустилась на колени и погладила меня по щеке.

– Когда-нибудь ты поймешь. Вот увидишь. Я очень надеюсь, Натан, что ты не отправишься сразу же на вершину горы. Пройди всю долину, научись любить, чувствовать и сострадать. Если жизнь обойдется с тобой жестоко, пусть это случится из-за твоей любви к людям, а не оттого, что ты к ним плохо относился.

Я не понимал ни слова. Мама улыбнулась и поцеловала меня.

– Помни, Натан, когда-нибудь все будет хорошо. Тебя ждет счастье. Обещаю.

Мама от всего сердца надеялась, что моя жизнь сложится удачно – это я понял лишь спустя годы. И говорила она в тот день не мне, а от моего имени, как бы странно это ни звучало.

Многие любят порассуждать о поворотных, решающих моментах в жизни. Я думаю, правильнее говорить не об одном событии, а о нескольких или об обстоятельствах, которые создают или определяют наш характер. Жизнь ведет нас вперед, мы понемногу меняемся, идем к чему-то большему или неожиданному, иногда заходим в тупик… и однажды наступает решающий момент, который подводит нас к неизбежному, к судьбе. Разговоры с отцом на озере и с мамой на холме над долиной стали для меня такими моментами.

Я знаю, что у каждого в жизни есть предназначение, цель, которая часто неясна или в лучшем случае едва различима. Мы упрямо ищем свое призвание, желая убедиться, что бродим по свету не просто так, а ради какой-то цели. Возможно, мы не сразу поймем, какова наша судьба, надолго застрянем в долине и пройдем через множество испытаний, но если мы будем терпеливы и внимательны, то обязательно обнаружим подсказки. Мы увидим крошечные вспышки откровений, которые подтолкнут нас к дороге судьбы – к неизбежному. Конечно, в пути не миновать тягот и лишений, однако, как много лет назад обещала мама, в конце нас ждет счастье.

Глава первая

Всякая перемена представляется чудом, но подобные чудеса совершаются ежеминутно[5].

Генри Торо

[6]

Конец октября, 2000 г.

Я поддал газу, вывел пикап со стоянки и, не сбавляя скорости, промчался между многоэтажными домами, выбираясь на шоссе. На обочине женщина подхватила на руки карапуза и возмущенно посмотрела на меня. Я постучал по циферблату наручных часов, и секундная стрелка дернулась, хоть и не сразу. Опаздываю! Как же я опаздываю! Я бросил взгляд на электронные часы на передней панели авто. Невероятно. Я еще никогда не опаздывал. Пару дней назад я заметил, что наручные часы слегка врут, и поставил в ванной комнате другие, чтобы не задерживаться в душе. Наверное, сегодня утром, пока брился, я случайно задел провод, и новые часы встали.

Шины взвизгнули на повороте, и садовник, подстригавший кусты у дороги, недовольно на меня посмотрел – два сердитых взгляда за утро!

Если не застряну на светофорах, то доберусь до больницы за четверть часа. Заезжая на стоянку, я вновь посмотрел на часы – прошло четырнадцать минут. Мой новый личный рекорд! Искать место поближе ко входу было поздно, и я припарковал машину в дальнем углу, а потом со всех ног бросился к зданию больницы. Может, он еще не начал обход? Да кого я обманываю… Доктор Гёрц никогда не задерживается. Я прибавил шагу.

В этом году меня, студента-медика третьего курса, отправили на практику к доктору Крофорду Гёрцу, лучшему кардиологу в больнице. Обычно студенты не проходят практику в кардиологии, но в этом году университет сделал исключение, чтобы обогатить нас новыми знаниями. Теперь мне еще месяц работать под руководством доктора Гёрца. Он окончил Гарвард, изучал медицину в Университете Вандербильта и сейчас заведовал у нас отделением кардиологии. У него четверо детей и двое внуков, а для меня он стал занозой в одном месте. Доктор Гёрц специализировался по детской кардиологии, однако детей, страдавших болезнями сердца, в нашей больнице было немного, и он, как заведующий отделением, наблюдал за лечением и взрослых пациентов.

По правилам медицинской практики, каждого студента прикрепляли к группе из лечащего врача, трех-четырех студентов и ординатора. В группе доктора Гёрца ординатором был Питер Вашти. Мой планшет с записями обходов одиноко висел на сестринском посту. Питер и другие студенты дружно шагали за доктором Гёрцем из палаты в палату. Схватив планшет, я догнал группу в первой по списку палате и спрятался за спину Уильяма Радклифа, моего старого приятеля, ростом шести футов пяти дюймов.

Доктор Гёрц присел на край кровати пациента, мужчины сорока семи лет, который недавно перенес операцию.

– Сердце работает как у тридцатилетнего, – заметил врач.