Рождество каждый день

– Я оставил всю необходимую одежду в гардеробе третьей спальни. В старой коробке от костюма из Сэвил Роу[49]. Я думал, что встречу создателя в темно-сером костюме, в котором мы поженились. Желтый галстук и белая йоркширская роза в петлице, как в тот день.

Тогда они заказали себе все, вплоть до одинаковых туфель.

– Нижнее белье, носки – все это там. И даже не думай про шляпу. У меня от нее голова потела.

– Ты и об этом позаботился? – Робин недоверчиво посмотрел на него.

– Да, Робин. Я хочу избавить тебя от как можно большего количества обязанностей. Я знаю тебя, ты будешь целую вечность ломать голову над тем, что же выбрать. «Он бы хотел эти носки или нет?» Так что я взял это на себя. И не смотри на меня, лежащего неживым в Часовне Покоя, запомни лучше таким, каким я был.

Робин кивнул. Он был благодарен за это: он не думал, что сможет вынести, если увидит Чарли неподвижно лежащим. Чарли и неподвижность не сочетались, он храпел и ворочался, даже когда крепко спал.

– Ничего, если я приду и посижу с тобой?

– Конечно, – сказал Чарли. – Только не жди, что я буду разговаривать. Я также подумал о том, где ты можешь меня развеять. Лучше всего сначала меня кремировать.

Он пихнул локтем Робина, который разразился смехом, несмотря на слезы, навернувшиеся на глаза.

– Не надо, Чарли.

– Мы с тобой, Робин, можем посмеяться над чем угодно.

– Не над этим.

– Я хочу максимум черного, никаких ярких цветов или радуги. Пусть все будет серьезно, черные лошади, цветы – только у тебя. Например, букет с белыми розами. И эти аромантые лилиии «Старгейзер», они мне всегда нравились. Пожертвования вместо цветов – в маленький хоспис на соседней улице. Все это есть в письме, прикрепленном к моему завещанию.

– Тогда нам не нужно об этом говорить.

– Я хочу. Чтобы не было никаких сюрпризов, никаких потрясений. Твой мозг превратится в свекольное пюре. В любом случае я хочу, чтобы службу в церкви Таквитта провел отец Дерек, а не этот ужасный отец Обри, который говорит бесконечно и наводит на всех скуку. А потом я поеду в крематорий один и…

– Ты ничего такого не сделаешь, – отверг эту идею Робин.

– Да, так и сделаю. Ты попрощаешься со мной в церкви, а потом пойдешь и будешь принимать гостей в Таквиттском поместье. К тому времени людей нужно будет кормить и поить. Заодно ты со всеми пообщаешься, это тебя приободрит. Что касается моего праха… В письме я прошу, чтобы ты отнес его в нижнюю часть сада, но я передумал. Я бы хотел, чтобы его развеяли вместе с моими матерью и отцом в море в Уитби. Я не думаю, что покину Йоркшир живым, Робин. Я закончу там же, где и начал.

– Не будь таким чертовски глупым.

– Умирать в той местности, где ты родился, – это определенно счастливая случайность. Как будто бы я вернулся домой ради этого.

Чарли уже попрощался с югом, когда отправился в путь. Он знал, что на этот раз не вернется.

– Не забывай следить за моими пожертвованиями в центр спасения йоркширских борзых, – продолжил он.

– Не забуду.

– И пусть Роза не убеждает тебя, что на службе должны зачитать стихотворение «Не стой у моей могилы и не плачь», я его просто ненавижу.

Робин снова захихикал, даже когда у него потекли слезы.

– Я обещаю.

– Она соврет и скажет, что это одно из моих любимых стихотворений. Но это неправда! Я хочу лимерик[50]. «Жил-был старый ювелир Чарли. Он торговал бриллиантами… А не марлей». Что-то в этом роде.

– Я не буду этого делать. Я подыщу что-нибудь стильное.

– Хотел бы я услышать твою хвалебную речь. Наверняка она будет восторженной!

– Нет, я скажу, что ты был смешным старым пердуном.

– Ты порадуешь меня, я знаю. Я бы хотел присутствовать на своих собственных похоронах. Я сделаю все возможное, чтобы быть там.

– Тогда садись сзади, иначе у меня случится сердечный приступ и я присоединюсь к тебе, – сказал Робин. – Тогда мы вдвоем можем оказаться у моря Уитби в одной урне.

Чарли улыбнулся.

– Я постараюсь вернуться и сообщить тебе, что со мной все в порядке. Но не с помощью белого пера, малиновки или бабочки-адмирала, потому что это уже перебор?

– Тогда что же это будет? Давай решим сейчас.

– Алмаз, падающий с неба. Достаточно большой, чтобы вызвать сотрясение мозга.

– Слишком очевидно.

Чарли задумался на мгновение.

– Я оставлю вишенку где-нибудь на полу.

– Очень умно, кто-нибудь поскользнется на тебе и улетит.

– Это вишня, а не банановая шкурка, Робин. Ладно, тогда что-нибудь другое. – Его взгляд зацепился за прекрасную сцену, обрамленную большим окном спальни. – Я знаю, я спущусь к тебе снегом. Ты будешь стоять у французского окна и смотреть, как я плавно опускаюсь на сад.

– Зимой я буду на Бермудах с моим новым любовником, но я буду скучать по тебе.

– Чумовой снег, как этот. Но ты наверняка не захочешь, чтобы я заявлялся каждые пять минут, у тебя начнется новая жизнь. Но когда синоптики будут ломать голову из-за неожиданного снега, ты можешь считать, что частично в этом виноват я.

Их перебранка заглохла. Робин не мог ответить, потому что его сердце разрывалось. Ведь никто не сможет заполнить огромные, твердые, идеальные следы, оставшиеся от Чарли.