Рождество в Петропавловской крепости (СИ)

- Я не верю ни единому слову этих писак! - отчеканила Анна, решительно отодвигая газету, но затем вновь хватаясь за нее. - Яков Платонович где-то в заключении, оторванный от мира, неспособный оправдаться, а желтая пресса накинулась на него, как свора собак.

- Не только на него, на иностранцев во власти. Думаю, это чей-то заказ. Газеты пестрят самыми отвратительными инсинуациями, особенно достается немцам.

- Но папа, как я понимаю, дело сейчас только на этапе дознания. Ведь в нашей стране есть цензура. Почему не обуздают эту травлю?

- Я думаю, Аннушка, у господина Штольмана достаточно врагов, и все выпады желтой прессы щедро оплачены. Положение у Якова Платоновича тяжелейшее. Если дали команду травить, да еще такими методами, дали информацию в прессу и цензура пропустила, то дело плохо.

- Мы можем что-то сделать? Узнать, где он? Навестить? Помочь? - взмолилась Аннушка.

- А мы ему, простите, кто? - возмутился Миронов.

- Я люблю его папа! Яков Платонович сейчас совсем один!

Виктор Иванович широко раскрыл глаза на свою, такую отчаянную, дочь. Он, конечно, догадывался об их чувствах, но чтобы вот так прямо и бесстрашно заявить о своей любви…

- Этот господин за полтора года тебе даже предложение не сподобился сделать. Ты даже не невеста. Может, оно и к лучшему. В противном случае, этот позор пал бы и на твое имя!

- Мне все равно!

- Так, дочь, считай, что я этого не слышал. Тебе не должно быть все равно на доброе имя. Это имя дала тебе твоя семья.

- Яков Платонович просто не успел, папа. Он обещался мне. Сказал, что мы должны быть вместе. Я ему верю.

Папа отдышался, прикрыл глаза, успокоил бешено колотящееся сердце и продолжил:

- Пойми, Аннушка, у политических свое судопроизводство, свое дознание. Дело открыто только для жандармерии. Оно закрыто не только от адвоката, но даже от прокурора. Права подданного Российской Империи в тюрьме, где содержат политических преступников, почитай, врагов государства, не действуют. Помочь сейчас господину Штольману может только он сам, или его петербургское начальство, если, конечно, пожелает вытащить своего чиновника.

Помочь ему может и моя любовь! - подумала Анна.

- Но я буду пробовать что-то узнать, хотя бы просто на уровне слухов. В высоких кабинетах сидят тоже люди, у меня есть некоторые связи. С кем-то я встречался на дознании и в суде, с кем-то учился. Что для тебя не сделаешь, дочь!

- Спасибо, папа! - обняла его Анна.

Виктор Иванович прижал ее к себе покрепче.

- Ты отдашь мне те газеты? - спросила она.

- Конечно, отдам. Ей богу, Анна, лучше не читай. Только душу растревожишь. - вздохнул отец.

***

Тяжелее всего Штольман переносил душевные переживания. Мысли о бесчестии иногда овладевали им с такой силой, что неукротимый поток рассуждений остановить было невозможно. Яков вскакивал с кровати, и, словно дикий зверь, попавший в клетку, метался по камере.

В такие минуты он чувствовал, что буря внутри приближается к точке кипения. Все телесные ощущения вдруг словно исчезали, а за ними все мысли и чувства, вместе с ощущениями пространства и времени.

Яков тонул в бездонной пропасти. Это было особое состояние души, абсолютно безымянная и безбрежная душевная мука.

- Яков…Яков! - звала его в темноте любимая.

Он шел на ее голос и этим спасался.

Как долго это могло продолжаться, минуты ли, часы, Яков не помнил, как не помнил и то, что упал на пол. Очнулся он уже на кровати, поднятый, очевидно, тюремщиками. Голова и руки болели от удара.

В воскресенье Аня пошла в церковь помолиться за Якова Платоновича. Священник, хоть и встретил неприветливо, но пустил ее. Он больше не говорил Ане про грехи. Посмотрел на нее сердито, но препятствий чинить не стал. Аня поставила свечи за здравие своей семьи и своего возлюбленного. За Якова Платоновича Анна молилась особенно истово. Она просила у Бога заступничества, помощи и поддержки. В своей молитве она обещала, что сделает все от нее зависящее и просила благословение.

В воскресенье с Яковом что-то произошло. Он вдруг всем сердцем почувствовал, что нечто жуткое отступилось от него, а именно странное чувство полной заброшенности.

В нем пробудилось чувство близости Господа. Откуда-то появились силы. Яков с головой укрылся теплым одеялом, и его сморил сон без сновидений.

Утром надворного советника опять разбудил грохот открываемой заслонки. Якову принесли завтрак. На подносе были: молоко, пшённая каша и булочка с маслом, яйца, все очень свежее и в достаточном количестве. Рядом неожиданно оказались две заказанные книги

Оборудование камеры работало как часы. После утреннего умывания вдруг открылась дверца в глухую нишу, и Штольман услышал голос: “Войдите, пожалуйста, в эту нишу, камеру нужно будет помыть”.

Хорошо.

Яков последовал приглашению. Дверца за ним тут же закрылась. В маленькой нише нашлось сиденье.

Через несколько минут дверца опять открылась, и Якова выпустили. Камера была вымыта, проветрена и чистотой напоминала больничную палату.