По замечанию историка Н. М. Карамзина, «в три часа не стало Москвы». Немец Иоганн Таубе, состоявший на русской службе, писал после ухода ордынцев: «Москва так выгорела, что не осталось ничего деревянного, даже шеста или столбца, к которому можно было бы привязать коня».
Таубе определял количество погибших в 120 тысяч человек, но оговаривался, что в это число входят только люди именитые, «без простых». Карамзин раскрывал эту оговорку («без простых») так: «Людей погибло невероятное множество: более ста двадцати тысяч воинов и граждан, кроме жён, младенцев и жителей сельских, бежавших в Москву от неприятеля; а всех около семисот тысяч».
Эта цифра кажется маловероятной для города в третьей четверти XVI столетия, но, во всяком случае, жертвой огня стала не одна сотня тысяч жизней. Тлетворный запах гниющих трупов ещё долго стоял над огромным пожарищем. «Кто видел сие зрелище, – писал современник, – тот вспоминает о нём всегда с новым ужасом и молит Бога не видать оного вторично».
Царь приказал расчищать пепелище. Из-за нехватки людей хоронили только богатых и знатных. Тогда Грозный распорядился бросать останки людей и животных в… Москву-реку. Это привело к тому, что её запрудили трупами и течение воды остановилось. Пришлось собирать людей из других городов и предавать обгоревшие останки земле. Англичанин Джером Горсей свидетельствовал: «Реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати месяцев».
Конечно, Девлет-Гирей поспешил воспользоваться своей удачей. Вскоре после возвращения царя в столицу в неё прибыло посольство из Крыма. Посланник хана («безобразнейшая тварь», по определению современника) грубо брякнул следующее:
– Государь и господин Девлет-Гирей, великий государь всех государств и ханств, послал спросить своего вассала, Ивана Васильевича, по милости его – великого князя всея Руси: как ему понравилось ханское нерасположение, показанное огнём, мечом и голодом? Теперь Хан посылает ему следующее утешение [при этом посол вынул из запазухи нож]: пусть царь перережет себе горло!
Конечно, дерзкого нехристя вытолкали из приёмных покоев Ивана IV, но, продержав несколько дней в томительной неизвестности, вновь допустили перед государевы очи. На повторном приёме Грозный заявил послу:
– Скажи этому язычнику неверному твоему господину что не он меня поразил, а Бог за грехи мои и моего народа против Господа и Христа и дал ему, сатанинскому отродью, власть и возможность быть орудием моего наказания. Но не сомневаюсь в том, что его же милостию и благодатью отомщу ему и сделаю его своим вассалом. Скажи, что я сильно желаю этого.
Обменявшись «любезностями» с владыкой Крыма, царь начал готовиться к достойному отпору степнякам.
Жёны и не совсем
Историки запутались в определении количества жён у Ивана IV: кто считает – четыре, кто – семь. Ответ на этот вопрос надо искать у современников: они, несомненно, знали больше исследований о личной жизни царя.
Первое. В женском Вознесенском монастыре Кремля находятся только четыре захоронения жён Грозного: Анастасии Захарьиной-Юрьевой, Марии Черкасской, Марфы Собакиной и Марии Нагой. То, что именно они были жёнами самодержца, зафиксировано и в документах. Что касается трёх других кандидаток в царицы, то они были просто сожительницами Ивана Васильевича: Анна Колтовская, Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева.
Первые два брака царя были очень удачны, а с третьим ему не повезло: перед свадьбой Марфа заболела. Но девушка так понравилась вдовцу, что он рискнул, понадеявшись на врачей. В конце октября 1571 года сыграли свадьбу, а через две недели Собакина умерла. Скоропостижная смерть совершенно здоровой (до свадьбы) женщины вызвала много толков, но причина её стала известна только через 390 лет. Когда учёные вскрыли гробницу Марфы Собакиной, они увидели прекрасную девушку, она лежала как живая. Яды, которыми её травили, сохранили оболочку тела.
После кончины Марфы царь оказался в патовом положении – по церковным канонам жениться больше трёх раз нельзя. А Ивану Васильевичу шёл 41-й год – мужчина в соку! Пришлось обращаться к Освящённому собору. Поскольку «жить в меру без жены соблазнительно», он просил разрешения на четвёртый брак. Но ещё до решения собора вдовца соблазнила Анна Колтовская, дочь коломенского дворянина, участвовавшая в конкурсе невест. Уже в конце 1571 года царь ездил с ней в Новгород.
Разрешение на брак (но не на венчание) Иван Васильевич получил, а пока за нарушение церковных правил на него налагалась трёхлетняя епитимья. Год он не мог входить в храм и должен был молиться перед входом в него. Второй год разрешалось молиться с «припадающими» (кающимися) и стоять во время службы на коленях. На третий год, на Пасху, грешник допускался к Святому Причастию и получал прощение.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное