Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного

Оправившись от раны, нанесённой царём, Бомелий стал задумываться о своём пошатнувшемся положении при дворе. Серьёзные противники из числа окружения Иоанна Грозного докладывали царю о мнимых и действительных кознях «Елисейки без роду, без племени». Вскоре тот действительно вступил в сговор с ненавистными Иоанну Грозному псковскими боярами. В одну из ночей, прихватив нажитое золото, Елисей бежал из Москвы. Но уже через сутки на пути к Пскову Бомелий был схвачен и в цепях привезён в Первопрестольную. После жестоких пыток, во время которых звездочёт выдал всех сообщников, он подвергся мученической казни. По воспоминаниям современников, опального мага вначале вздёрнули на дыбе, вывернули все суставы, вывихнули ноги пятками вперед, а затем заживо сожгли.

Так закатилась звезда авантюриста[25].

Московская Либерия

Так называли библиотеку Ивана Грозного, основу которой якобы положила Софья Палеолог, вторая жена его деда, великого князя Ивана III Васильевича. Об этой библиотеке рассказывается в «Сказании о Максиме философе, иже бысть инок Святые горы Афоньские». По этому сказанию, библиотека вызывала изумление и зависть всех, кому посчастливилось познакомиться с её редчайшими рукописями.

Великий князь Василий Иванович, получив в наследство от отца это книгохранилище, озаботился тем, чтобы составить каталог Либерии. Поскольку книги были в основном на греческом и латинском языках, он обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой прислать в Москву мужа, который бы знал иностранные языки.

Выбор патриарха пал на сына албанского воеводы Максима Грека, получившего образование в Париже и во Франции. Московское книгохранилище поразило Максима. В «Сказании…» говорится: «По мале же времени великий государь, приснопамятный Василий Иоаннович, сего инока Максима призвав, и вводит его в свою царскую книгохранительницу и показа ему безчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве безчисленного трудолюбовного собрания и с клятвою изрече перед благочестивым государем, яко ни в грецех толикое множество книг сподобихся видеть».

Следующее упоминание о Либерии относится уже ко времени Ивана Грозного. После взятия Дерпты (1565) царь повелел выселить оттуда немцев и разместить их по русским городам. За переселенцами последовал Иоганн Веттерман, который «пас стадо, как праведный пастырь, и, когда не было у него лошади, шёл пешком от одного города до другого». Так он попал в Москву.

Иван Грозный узнал о Веттермане как о человеке великой учёности и решил показать ему книжное собрание предков. Демонстрация раритетов проходила в присутствии высших царских сановников: польского дьяка Андрея Щелкалова, хранителя печати Ивана Висковатого и казначея Никиты Фуникова. Пастор был поражён, увидав ряд сочинений древних авторов, известных в Европе только по упоминанию о них в литературе поздних столетий. По уверениям Франца Ниенштедта, автора «Хроники» (1604) и рижского бургомистра, «Веттерман заявил, что хотя он беден, но он отдал бы всё своё имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как эти книги принесли бы много пользы христианству».

Косвенным подтверждением данного случая может служить ехидное замечание князя Курбского в одном из его писем, в котором говорится, что некоторые богатые люди на Руси любят похвастаться своей библиотекой: «Писание священное и отеческое кожами красными и златом с драгоценными камнями украсив, и в казнах за твёрдыми заклёпы положи, и тщеславнующеся ими, и цены слагающие, толик и толики сказуют приходящим».

То есть держат книжные сокровища втуне, лишь изредка из тщеславия показывая их людям, могущим оценить уникальность и значимость Либерии.

Несколько раньше рижского бургомистра о библиотеке Грозного писал польский канцлер Лев Сапега. 16 марта 1601 года, находясь в Можайске, он сообщал папскому нунцию в Краков: «В деле светлейшего кардинала Сан-Джорджо, возложенном на достопочтенного Петра Аркудия, – справиться у московитян о некоей греческой библиотеке, – я приложил в этом деле крайнее старание, но, как я слышал от самых главных сенаторов, никакой такого рода библиотеки в Москве не было. Сначала-то они, по обычаю своему, хвастали, что очень много греческих книг у их патриарха, но когда я тщательно настоял, то решительно отрицали, чтоб у них была какая-либо знаменитая библиотека».

То есть от одного и того же времени два западноевропейца оставили прямо противоположные суждения о наличии Либерии, после чего упоминаний о ней нет почти столетие.