Розмысл царя Иоанна Грозного

В дальнем конце, колотясь головою о камни, выл Фуников. От него не отставали голосистые Малюта, Григорий Грязной, Вяземской-князь и какие-то люди в убогих монашеских одеяниях.

Собрав всю силу воли, Иоанн подавил рыдания и исступленно застучал в грудь кулаком.

– Сетовали! Печаловались! Лют аз, Господом данный вам государь! Уразумели ныне, како столу московскому быти без Иоанна! Каково стадо без пастыря! Обители святые лихой татарин ограбил!

Он проникался глубокою верою в то, о чем говорил. Ему уже в самом деле начинало казаться, что все происшедшее – затея не его и советников, а доподлинное дело рук Бекбулатовича.

– Сиротинушка моя плачет! Московская земля родимая плачет!..

На утро преданными холопями Иоанновыми был созван собор.

Иные бояре попробовали посетовать Челяднину, Борису и объезжему голове:

– Гоже ли безо сроку? Помешкать бы да сдождаться из дальних вотчин бояр.

Но Борис промолчал, а Челяднин в ужасе заткнул пальцами уши.

– Домешкаемся, покель царь в слободу уйдет и постриг мнишеский примет.

На соборе были дворяне московские, дети боярские, жильцы да горсточка земщины.

Решил собор бить челом Иоанну Васильевичу, чтобы показал он милость и вернулся на дедовский стол.

Грозный грустно выслушал соборную волю, поклонился на все четыре стороны, двумя пальцами проникновенно ткнул в лоб, грудь и в плечи и, помолясь, могуче крикнул вдруг:

– Не пойду! Не пойду, ежели с израдою нету мне воли расправиться! – Он поднял руки и застыл, впившись прищуренными глазами в серое небо. – Кой аз царь, коли всюду израда?!

И сразу, со всех сторон, откликнулись приставленные Фуниковым и Грязным людишки:

– Кой царь, коли всюду израда?! Пусть володеет нами, како Бог его просветит, а не како земщина крамольная ищет! И да будет глагол его на земли, яко глагол Господень на небеси! Да не оставит государь государство и нас не оставит на расхищение волкам!

* * *

Позднею ночью вызвал Иоанн всех советников в опочивальню кремлевскую.

– Добро послужили, холопи мои, своему государю!

Фуников зарделся и устремил ввысь ясный свой взор.

– И не токмо что, а и живот положим по единому глаголу твоему, царь!

И за ним, отвесив земной поклон, нежным эхом все отозвались:

– Живот положим по единому глаголу твоему, царь!

Грозный склонился над описью монастырей. Отметив крестиками те обители, в которых скопилось много богатств, он натруженно разогнулся и сладко зевнул.

– Утресь, Борис, пускай Висковатой под твой подсказ грамоту пишет. Отдает, дескать, царь и великой князь дарственные. Да зри: кой монастырь убогой – не токмо верни добро, а и прикинь ему от щедрот моих землицы с угодьями. – И, подмигнув игриво, ткнул в опись пальцем. – А сии, что со крестами, погодим отдавать. И в нашей казне найдется место для злата. – Он притопнул ногой и заложил руки в бока. – И на ливонской поход и на торг через Обдорские и Кондинские земли с агличанкой, поди, наберется. Славны да богаты монастыри русийские!

Нагоревший фитилек лампады скорежился и зашипел. Грозный вскочил и, оправив фитилек, перекрестился.

Вяземский отвесил поклон.

– Дозволь молвить, царь!

– Молви.

– Еще для извода крамолы учинить бы надобно ныне, како ты замыслил и како на соборе народ челом тебе бил, – особных людей.

Клин бороды Грозного напыженно оттопырился.

– Божиим просветлением волю аз оказать милость земле своей: быти при мне от сего дни опричным людям.

Борис вставил:

– А вотчинников, которым не быть в опричнине, повелел бы ты из всех городов вывезти и подавати им землю в иных городах.

Его горячо поддержал Челяднин:

– Сам аз высокородной и доподлинно ведаю: убоги бояре. Все могутство их – в вотчинах, а денег имут малую толику. Поразгонишь их с вотчин, абие захиреют.

– Добро! – подтвердил Иоанн. – Добро, советники мои велемудрые! – Он щелкнул себя по лбу. – Эка ведь про татарина позабыл! За службу за верную жалую его с моего плеча шубою росомашьей!

И, сквозь хриплый смешок:

– Гонцы-то поскакали благовестить про то, что тружусь аз изрядно, в святынях монастырских разбираючись, дабы обернуть обителям достояния?

Грязной склонил голову.

– Поскакали, мой государь!

– А поскакали – добро! Аз же с устатку шутов волю да хмельного вина! Эй, скоморохи, жалуйте в машкерах! Потешьте холопей моих! Пей-гуляй до зари!

Глава четырнадцатая

Получив жалованную грамоту от царя, Василий собрался на Москву.

За несколько дней до его отъезда, по губе разнесся слух о скором возвращении в вотчину из похода князя Ушатова.

Розмысл заторопился. Ондреич упрашивал его дождаться князя и встретить по чести.

– Проведает боярин, что не восхотел ты поклониться ему, – прогневается.

Но Выводков не слушал подьячего и упрямо настаивал на своем.

Уже отряд готов был покинуть вотчину, как прискакал с грамотой староста из губы.

– Царь и великой князь пожаловал князь Ушатова грамотой. А в тоей грамоте сказывает премилостиво: «За тое дела бранные, князюшко, жалую аз тебя гостем, Василием Григорьевичем Выводковым».

Василию пришлось остаться в усадьбе.

За сутки до приезда господаря высыпали все деревеньки и починки его с хлебом-солью далеко в поле.