Головным убором для выходов тюрбан оставался вплоть до конца 40-х гг. А. О. Смирнова записала в своем дневнике 10 марта 1845 г.: «Графиня Растопчина заметила в уголке маленькую женщину в красном тюрбане, весьма медленно двигающуюся, лениво облокотившуюся на кресло, спросила, кто это новое лицо, и была мне представлена графиней Борх. Ей не понравился мой тюрбан; он, однако же, вышел из рук знаменитой Beaudrant, был ею придуман для меня и, как я теперь помню, нашел полное одобрение государя и многих молодых барынь» (Смирнова А. О. Записки, дневник, воспоминания, письма. М., 1929. С. 278).
Во второй половине XIX в. тюрбаны вышли из моды и возродились лишь в 10-е гг. XX в. Так как тюрбаны носят уже почти двести лет, можно сказать что это один из самых устойчивых типов головного убора.
ТЮРЛЮРЛЮ´
«Наталья Дмитриевна.
Нет, если б видели мой тюрлюрлю атласный!».Тюрлюрлю — длинная женская накидка без рукавов из шелковой шуршащей ткани. Собственно тюрлюрлю — это звукоподражание, передающее шелест шелка (хлопок и шерсть не имеют таких акустических эффектов). Шумящие платья были в моде ещё в конце XVIII в.: «<…> употреблялось проклеенное полотно, называемое „la criadre“. Эта ткань шумела страшнейшим образом при малейшем движении» (Пыляев М. И. Старое житье. Спб., 1897. С. 102).
Такое звукосочетание использует Ф. М. Достоевский в романе «Подросток»: «<…> он только всех слушал, беспрерывно ухмылялся с слюнявым хихиканием и, от времени до времени, но всегда неожиданно, производил какой-то звук, вроде „тюр-люр-лю“», а далее, на той же странице Ф. М. Достоевский повторяет ещё раз: «Студент ответил мне своим „тюр-люр-лю“» (1875. Ч. 1. Гл. 5–IV).
Анализ текстов Ф. М. Достоевского позволяет считать, что писатель сознательно прибегал к некоторым искажениям слов, связанных с костюмом. Например, «фру-фру», также основанное на звукоподражании (см.
В комедии А. С. Грибоедова упоминаний о костюме и тканях очень немного, а ремарок, посвященных одежде действующих лиц, вообще нет. Однако отношение к костюму прослеживается очень четко. Это проявляется и в монологе Чацкого: «<…> И нравы, и язык, и старину святую, И величавую одежду на другую По шутовскому образцу; Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем, Рассудку вопреки, наперекор стихиям» (Действие 2. Явл. 22).
Ирония автора сквозит в репликах дам на вечере Фамусова о тюрлюрлю и барежевом эшарпе, складках и фасонах.
Обращение к лексикону моды в спорах о важных проблемах духовной жизни 20-х гг. XIX в. не было случайностью, так как в бытовой культуре того времени костюм имел большое значение, был формой проявления оппозиционных настроений, выражения политических симпатий и антипатий (см.
Эта тенденция ярко проявилась во время привлечения А. С. Грибоедова для дачи показаний по делу декабристов. В его следственном деле есть следующий параграф: «В каком смысле и с какой целью вы, между прочим, в беседах с Бестужевым, неравнодушно желали русского платья и свободы книгопечатания?» (А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 281). Для властей отношение к одежде и свободе книгопечатания представлялось одинаково важным. А. С. Грибоедов отвечал: «Русского платья желал я потому, что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с тем полагал, что оно бы снова сблизило нас с простотою отечественных нравов, сердцу моему чрезвычайно любезных» (Там же. С. 284).
Мнение А. С. Грибоедова совпадает с высказыванием П. И. Пестеля, которое хорошо было известно Тайному Комитету: «Что касается до красоты одежды, то русское платье может служить тому примером» (Восстание декабристов. Документы. М., 1958. Т. 7. С. 255).
Авторское отношение к костюмам его времени, к суетности моды, её всеядности и алчности, проявилось в комедии «Горе от ума»: название накидки — «тюрлюрлю» — изображено как символ легкомыслия и фривольности. Это звукоподражание существовало в русском языке еще в начале XX в.
ФАЛБАЛА´
«Та же история повторилась; мальчик уже начал приходить в отчаяние, когда вдруг скрипнула дверь, высунулось женское лицо в чепчике с длинной фалбалой и жалобно прошептало: „Петрушка!“».