#Розовым мелом

Совершил много ошибок и уж чего точно не стоит делать, так это искать логики в моих тогдашних действиях. Там слишком много всего было намешано: детские обидки, злость, ревность. Глупому говнюку казалось, что все ему должны. Решение отца отправить меня в училище было одним из самых правильных, там мозги хоть встали на место. Только ты это, — он понижает голос, словно сам испугался того, что сказал. — Ему об этом не говори, ладно?

— Почему? Так сложно признаться, что ты в чём-то с ним согласен?

— Я много в чём с ним согласен, но гордость та ещё мразь. С ней сложно договориться.

— И что она говорит по поводу меня?

Илья резко выпрямляется, удерживая меня, чтоб я с него не свалилась.

— С тобой она молчит.

— Кляпом заткнул?

— Ничего не делал, — его пальцы касаются моих губ, задерживаясь на них. — Видимо, даже она понимает, что я перед тобой кругом виноват.

Кхм… В горле филиал Тартара. Сухая пустыня, где от высоких температур трескается даже воздух. Глотать больно, а дышать в принципе невозможно.

— Тебе не холодно? Может, оденешься? — не могу я спокойно смотреть на эти мышцы. Воображение с раздражающим упрямством заводит не в те дали…

— Холодно? Когда ты на мне? Это вряд ли, — меня одаривают улыбкой от которой на пустыню перекидывается пожар. Яростный, голодный и сметающий всё на своём пути. Скручивающий внутренности в тугой узел и разливающий тянущую пульсацию по организму. Имя этому пожару — возбуждение, а возникший момент, неукротимо переходящий на сближение, лишь подливает бензина в костёр.

У кого-нибудь был секс на побережье Средиземного моря на закате солнца?

Стоп… Крамер, какого чёрта? Что за придурь?!

— Нам пора, — напоминаю я, спуская себя на грешную землю. Нас обоих, пока дело не приняло необратимый поворот.

— Уже?

Разворачиваю его руку так, чтобы он мог видеть мигающие цифры на часах.

— До восьми осталась четверть часа.

— Ещё целая четверть.

— Как раз дойти до отеля.

Немного не угадываю. Когда мы поднимаемся на этаж и замираем возле моего номера, остаётся ещё две минуты. Две минуты, которые мы выжидаем в воцарившемся напряжении. Смотрим друг на друга, но соблюдаем дистанцию, а когда срабатывает таймер непроизвольно вздрагиваем. Увы. Отведенный нам срок истёк.

— Жаль. Очень жаль, — Илья разочарованно отключает писк.

Мои руки сцеплены сзади и вслепую нашаривают ключ-картой выемку. Щёлкает замок.

— Встретимся на ужине, — прощаюсь я.

— Ладно.

Уже почти скрываюсь в спасательных стенах, но, мысленно отчихвостив себя всеми отборными ругательствами, врубаю обратку и… целую его. Вполне себе невинным поцелуем без языка, но непозволительно продолжительным. Без комментариев. Не нужно спрашивать, чем я аргументирую этот порыв. Знала бы, сказала.

Отстраняюсь, пробуя на вкус ощущения.

— Это тоже ничего не значит, — на всякий случай уточняю я, но, ясен перец, сама не верю тому, что говорю. Что-то изменилось между нами. И мы оба прекрасно это чувствуем.

— Само собой, — согласно кивает Князев и не думая сдерживать широченную улыбку. Ох, теперь точно не отстанет. Вопрос в другом: а хочу ли я, чтоб отстал?

Однозначного ответа у меня нет. Пока нет.

— Можешь идти, — уходить никто не торопится. Пытаюсь себя морально пнуть, но пинок получается не ахти какой. Нифига не мотивирует. — Продолжения не будет.

— Иду, — вроде бы соглашаются и… целуют меня снова. То ли в щеку, то ли в уголок губ. Коротко, едва уловимо, но не менее волнительно. Отступают на пару шагов… И только тогда я замечаю за его плечом тётю Марину.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Шестнадцать лет назад

Слёзы. Боль. Горечь утраты. Опустошение. Отчаяние. Снова слёзы. Уже не маленькая, чтобы не понимать, но ещё недостаточно взрослая, чтобы иметь возможность что-то сделать.

Она почти не помнила похороны. Уже тогда. Детский мозг сам блокировал информацию, смилостивившись над неокрепшей психикой. Картинки просто смазались. Вот все сидят в чёрном за столом у них дома, а через несколько дней она покидает этот дом и сама. Навсегда.

Тётя Марина всё это время рядом с ней. Поддерживает. Заботится, как только может: гладит её платья, залетает косы, остаётся на ночь, чтобы приготовить завтрак, обед, ужин. Делает то, что всегда делала мама. Вот только она не её мама. А мамы рядом больше нет.