Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века

Кюхельбекер посвящает памяти Кульман стихотворение «Елисавета Кульман». Он описывает элизиум, где умершие поэты мирно препровождают время:

Берег ли священной Леты,
Ты ли, тихая луна, —
Но я верю, есть страна,
Где герои, где поэты
Не страдают, где они
В плоть нектарную одеты,
Где и их безбурны дни[573]

.

Там собрались «барды» все эпох и народов:

Вот Камоэнс — на колена!
Вот Марон, и Дант, и Тасс,
Вот, обнявшись, из тумана
Вдруг шагнули три титана:
Шекспир, Кальдерон, Эсхил!
Вот Гомер… Кто деду равен?
Он весь мир в себе вместил.
Вот не наш ли? Так, Державин,
Хора русских корифей![574]

К этому сонму присоединяется «Элиза», чей гений признает сам Державин:

Здесь я дочерью своею
Называть Элизу смею,
А — скажу ль? — порой боюсь[575]

.

Шиллер и даже Гомер также приветствуют ее:

Без досады и без гнева,
А и Шиллер: «Наша дева!» —
Мне три раза повторил.
Сам Гомер, наш вождь державный,
Вскрикнул: «Сонмы горних сил!
Я ей предок, и недавний!»[576]

Записи о Кульман Кюхельбекер делает во время одиночного тюремного заключения в Свеаборгской крепости. Так или иначе, Кульман дана весьма высокая оценка: ее имя поставлено в один ряд с именами Гомера, Шиллера и Державина.

Как мы постарались показать, проблема женского литературного творчества была значимой для Кюхельбекера, хотя и далеко не главной. Критик неизменно обращал внимание на публикации поэтесс, чаще других он писал о Буниной, интерес к которой был стабильным на протяжении долгого времени, а самую высокую оценку получила Елизавета Кульман. Однако в данном случае следует помнить, что на Кюхельбекера, как и на многих других писавших об этой поэтессе, сильное впечатление произвела ее судьба, романтизированная в посмертных публикациях. Лейтмотивом рассуждений Кюхельбекера о женской поэзии было сожаление о малочисленности русских поэтесс. Сочетание этой идеи и строгого анализа сочинений (в случае Буниной) обнаруживает переходный характер статей Кюхельбекера: критик одним из первых отказался от мадригального тона в разговоре о женской поэзии.

Таким образом, можно сделать следующие выводы. Репутация Анны Петровны Буниной начала определяться в своих главных чертах еще до выхода дебютной книги ее стихов «Неопытная муза». Критики, лояльные женскому литературному творчеству, нарекли Бунину главной русской поэтессой, новой Сафо. Особую роль в этом, как мы показали выше, сыграл П. И. Шаликов. В дальнейшем комплиментарные формулы были использованы в сатирических произведениях, направленных против Буниной. Репутация поэтессы менялась: оставаясь для части аудитории писательницей, занимающей первое место среди женщин, для другой она была представительницей консервативной «Беседы любителей русского слова», подлежащей осмеянию вместе с другими ее участниками. Интерес к фигуре Буниной испытывали самые разные литераторы, но прежде всего те, чьи взгляды на литературу претерпевали сложные изменения и кого нельзя без оговорок отнести к одному лагерю. Среди них были Милонов, о котором Кюхельбекер позднее писал: «Несчастный Милонов был человек с истинным дарованием»[577], и сам Кюхельбекер.

А. П. Бунина в восприятии В. Г. Белинского: эволюция взглядов критика на женское творчество

Отношение Белинского к писательницам в целом оценивалось как преимущественно негативное или, в лучшем случае, снисходительное. Так, И. Л. Савкина заключает, что одна из самых известных в этом контексте статей, «Сочинения Зенеиды Р‐вой» (о ней речь пойдет ниже),