Розы на асфальте

– Не о чем тебе с ней говорить! Между вами все кончено. Ты уголовный тип, тупая задница, и, если еще раз к Лизе сунешься, я найду на тебя управу! Ясно?

– Мисс Монтгомери…

Бросила трубку. Проклятье, надо ж было на нее угодить!

Над дверью с улицы звякает колокольчик, и я кидаюсь к своей швабре. В магазин входит мистер Уайатт, а за ним Льюис.

Я усердно натираю пол, будто и не отлучался, однако Льюис смотрит с подозрением.

– Еще не домыл, парень? Больно ленив, как я погляжу. Джамал давно бы уже управился. Как ты такое терпишь, Кларенс?

Не выношу Льюиса, вечно прикапывается. Придешь к нему в парикмахерскую в приспущенных штанах – тут же выставит. А если водишься с Королями или Послушниками, лучше вообще ему на глаза не попадайся. Он даже моего папца отказался стричь, хотя его все в округе уважают. Такой вот старый пень этот Льюис.

– С каких это пор ты взялся воспитывать моих служащих, Клитус? – интересуется Уайатт.

Надо же, этого придурка зовут Клитус.

– Мнение со стороны никогда не помешает, – парирует Льюис. – Давай, парень, поворачивайся! Неплохо бы усадить тебя ко мне в кресло и состричь эти лохмы с твоей головы.

– Кто бы с твоей состриг, – бурчу я себе под нос.

В самом деле, не с этими его допотопными кудряшками рассуждать о чужих прическах.

– Что-что? – переспрашивает он.

– Нет, ничего, мистер Льюис.

– Хм… – недоверчиво щурится он. – Ну и дел ты наворотил, парень! Фэй еще совсем молодая, а уже бабушка, с ума сойти. Ты вообще знаешь, что такое презерватив? Могу просветить. Вот говорят, что натуральные, из кишки ягненка, удобнее, но…

Проклятье, с души воротит такое слушать!

– Мистер Уайатт, – поворачиваюсь к хозяину, – перед входом подмести?

Он сдерживает усмешку.

– Да, было бы неплохо.

Хватаю метлу и спешу на улицу. Астровый бульвар по воскресеньям тих и почти безлюден, разве что у заведения Рубена снуют посетители. Все в парадных платьях и костюмах – видать, прямо с воскресной проповеди. В церкви мы с Ма бываем только на похоронах. Ма говорит, ей не нужно куда-то ходить, чтобы быть ближе к Богу.

Две девчонки в обтягивающих платьях выходят от Рубена. Эти явно в церковь не ходили. Одна из них Лейла, подруга Аиши, другая… сама Аиша!

Бросаю метлу и бегу через улицу.

– Аиша!

Она оборачивается… и ускоряет шаг! Что за дела?

Догоняю ее и хватаю за руку.

– Эй!

– Убери руки! – вырывается она.

– Не смей ее трогать! – орет Лейла.

Отшатываюсь, подняв ладони. Двух черных подружек злить опасно – да что там, даже одну.

– Да нет, я ничего такого, – оправдываюсь. – Аиша, ты где пропадала?

Она оглядывается на Лейлу.

– Ты иди, я догоню.

– Точно?

– Да, все в порядке.

Бросив на меня злобный взгляд, Лейла уходит. Аиша хмурится, обняв себя за плечи.

– Как там мой ребенок?

– Ты ответь сначала, где была! Твоя мать сказала, ты съехала.

– Ну да, она меня и довела, нервы мотала. Я к друзьям перебралась, потом к другим. Мне теперь жить негде, я потому сына и не забирала.

Кого она грузит? Прическа, свежий маникюр, новые кроссовки FILA, прикид от Томми Хилфигера.

– Не похожа ты на бездомную.

– Хочешь верь, хочешь нет. Я не вру, Мэверик.

Хорошо, допустим. Ма говорит, нищие тоже бывают одеты с иголочки.

– Ну ладно, пусть бездомная, но ведь ты ни разу даже не навестила Сэвена!

– Сэвена? – морщится она. – Что еще за Сэвен?

– Так теперь зовут нашего сына.

– Погоди, ты что, дал ему другое имя, а меня даже не спросил?

– Ну это еще не официально по документам, тут без тебя не обойтись, но отзывается он на имя Сэвен. Моему сыну незачем быть Кингом.

– И ты решил назвать его цифрой?

– Семерка – символ совершенства, – объясняю уже невесть в который раз. – Пускай растет совершенным – он ведь у нас такой, правда?

Глаза Аиши затуманиваются, она опускает взгляд.

– Даже слишком – для мамочки, неспособной его растить.

Надо бы злиться на Аишу, ведь она бросила нашего сына… но мне почему-то ее жаль.

– Ты не переживай так. С младенцем на руках и правда тяжко, но ты ведь будешь не одна – мы с тобой можем вместе…

– Мне пора.

– Аиша, погоди!

Но ее уже и след простыл.

13

– Эй, Мэв! – Рико машет рукой у меня перед лицом. – Очнись, соня!

Я сижу в школьной столовой с друзьями, но все мысли – о вчерашнем разговоре с Аишей. Ей стыдно, что она не справилась с ребенком. Я справляюсь… но как же мне тяжело. Иногда тянет все бросить – как той ночью, когда я выскочил на крыльцо и оставил сына плакать в кроватке. Хоть сам плачь, ей-богу.

Так что Аишу я понимаю, еще как. Хотя, конечно, здорово было бы с ней как-то утрясти.

Лиза тоже не выходит из головы. Мой номер по-прежнему заблокирован, а заскочить к ней нет времени. Черт, что же делать?

Но больнее всего думать о покойном кузене. Сегодня я первый раз появился в школе после его смерти, и хочется на стенку лезть. Утром я проходил мимо дома тетушки Ниты: на дорожке ни Дре, ни его машины. На глаза слезы навернулись. В школе чуть не каждый сочувствует да соболезнует вместо обычных «че как?». Только лишний раз напоминают, что Дре больше нет.