Спутник мерил широкими шагами пыльную тропинку и сосредоточенно молчал, заложив руки за спину, всем своим видом демонстрируя нежелание общения. Его чуть алый взор полыхал плохо скрываемой болью, от того казался особенно жестоким. Однако, это совсем не пугало меня, скорее вызывало неприятное чувство вины за причиняемые, хоть и невольно, страдания.
У больших окованных железом ворот оградительного сооружения, обрамлённых молчаливой и неприветливой стражей, решимость окончательно покинула душу, к глазам подступили слезы, унять дрожь в руках стало совершенно невозможно, а ноги словно вросли в землю, отказываясь слушаться.
Вампир закатил глаза, чуть поднимая лицо к небу, словно в немой мольбе, а потом уверенно сжал мою руку своей, увлекая к воротам вслед за собой.
— Пошли, Лея. Нечего бояться. Я ведь рядом, — произнес он и усмехнулся. — Кто посмеет противиться воле всесильного вампира.
Мне стало легче, да и мастер Эретайн похоже вновь обрел душевное равновесие, что снимало неприятную неловкость. Чувство защищённости втекало в лёгкие с каждым вздохом, унимая истерику. Шагнув в его сторону, я прижалась к напряженному спутнику и плотно обхватила обеими руками затянутую в кожаную перчатку широкую ладонь. Он скосил встревоженный взгляд, словно опасаясь, что укушу. Чтобы заглянуть в бледное лицо приходилось, как ребенку, высоко задирать голову, чуть отстраняясь от рельефного плеча, покрытого черным, дорожным плащом.
— Боишься меня, господин Эретайн?
Не удостоив спутницу ответом, вампир продолжил уверенно вести свою нерадивую подопечную от городских стен, которые мы только что миновали, по неширокой улице к большой, круглой площади уложенной мелкой брусчаткой. В центре просторного овала располагалась высокая статуя Анны-Генриетты — княгини Боклера, а вокруг россыпью пристроились многочисленные лавочки и одиночные торговцы, предлагавшие свой нехитрый товар прямо с переносных, плоских лотков, удерживаемых ими в руках.
Детлафф вновь посмотрел на меня, усмехнулся и перевел взор на площадь перед собой. Впереди виднелись толпы бесцельно шатающихся зевак и снующие между ними торговцы с разного рода мелочевкой. Я никогда раньше не видела такой пёстрой ярмарки. Вокруг звучала живая музыка, перемежаясь криками детей и гомоном взволнованной молодежи. Народ праздновал избавление от Боклерской Бестии, а мы с ней шли среди веселящейся толпы, будто бы причастные к общей радости, но при этом живые и невредимые. Детлафф замедлил шаг, по прежнему крепко сжимая мою ладонь, а вскоре и вовсе остановился у прилавка с красивыми, покрытыми блестящей глазурью пряниками. Я крутила головой во все стороны разглядывая сладости, дешёвые безделушки, яды, снадобья, меха и ткани… От обилия красок в глазах рябило.
— Выбирай, — тихо бросил мой спутник, привлекая кивком внимание к лотку, и выжидающе застыл.
— Ой, что ты, не надо, — почти взмолилась я, стараясь спрятаться за его широкую спину.
Подарки приходилось получать редко и в прошлой жизни с родителями. Не было у них лишних денег, чтобы баловать детей. А потом…
— Тогда придется самому, — глубоко вздохнул он, будто не желая принимать в происходящем участия.
Детлафф ткнул пальцем в самый красивый, цветной пряник и протянул торговцу монету. Мужчина поклонился и завернул гостинец в вощеную бумагу. Я с благодарностью приняла угощение из морщинистых рук торговца и с восторгом принялась его разглядывать.
— Как мало вам, людям, нужно для счастья.
Он усмехался лишь уголком тонких, суровых губ, искоса поглядывая на меня с высоты своего роста.
— Разве? — оторвать взгляд от сверкающего сахарной глазурью пряника было сложно. В душе приятно зашевелилось почти забытое, а от того немного болезненное ощущение детского восторга, чистого и искреннего.
Вампир промолчал, но высокая, напряжённая фигура немного расслабилась, что легко было заметить по тяжёлой, широкой поступи, которой он мерил мостовую лениво оглядываясь по сторонам. Мне нравилось чувство полной и безграничной защищённости, испытываемое рядом с ним. Кто посмеет причинить вред, когда сам мастер Эретайн — злой, прямолинейный и неподкупный, оказывает тебе честь своим покровительством.
Подарки на сладостях совсем не закончились. Казалось, не осталось на площади лотка, в котом он чего-нибудь бы не купил. Целый ворох блестящих мелочей покрывал мои руки аж до самых локтей, опоясывал талию, свисал с шеи.
— Допустимо поцеловать благодетеля в знак признательности? — не хотелось портить его позитивного настроя новым, неуместным посягательством на личное пространство.
Детлафф остановился, задержался на мне внимательным взглядом и медленно, будто сомневаясь кивнул. Привстав на носочки, я с жаром коснулась бледной щеки горячими губами.
— Спасибо.