Розы в снегу

— И вы знаете это, фройляйн фон Бора. Там, в монастыре, вы прочли: «Христианин свободен в своих поступках, он господин надо всем…» И вы сказали себе: значит, я могу сбросить рабские путы! А теперь то же говорят крестьяне. И не понимают, что должен быть порядок на этой земле. Не желают платить налоги, сбиваются в шайки, убивают, грабят. И их убивают… Я самый несчастный из проповедников. Я привел мятеж в эту страну. И теперь он убивает меня. Так пусть же он покончит со мной!

И Лютер с шумом рухнул на скамью.

— Все покинули меня, фройляйн фон Бора. Все против меня: князья и крестьяне, папа и кайзер , ученые-богословы и нищие… Но я пройду свой путь до конца, до горького конца.

Что-то хрустнуло в чердачном перекрытии. Катарина не осмеливалась пошевелиться.

— Но и вы… и вас покинули. Я написал Баумгэртнеру. Еще в прошлом году. Недавно прибыл ответ с нарочным из Нюрнберга. От его отца. Он запретил сыну жениться. Сын и слушать не хотел. Но тут вмешалась мать. Принять в семью беглую монашенку? Она чуть не умерла от горя. И тогда он отрекся от вас… Вы свободны, фройляйн фон Бора. Женой Глатца вы быть не желаете — вы сами передали мне это через Амсдорфа. Что вам остается? Не знаю…

Катарина— ей невмоготу было больше оставаться в холле — прошла в полутемную столовую бывшего монастыря. И поставила корзину на стол. Лютер последовал за ней.

Девушка пыталась заговорить, но у нее ничего не получалось. Повисло неловкое молчание, однако мало-помалу она взяла себя в руки.

— Да, герр доктор, меня покинули — вы правы. И вместе с тем не правы… И потом, друзья у вас есть. Посмотрите, что фрау Барбара вам прислала. Возьмите! Ешьте!

Удивленный, Лютер остановился перед Катариной. Взглянул на нее. И внезапно раскатисто захохотал, стукнув кулаком сначала по столу, а затем и по своему лбу — словно бы у него неожиданно возникла какая-то мысль.

— Да, вы верно сказали: «Возьмите! Ешьте!» Как сказано, фройляйн фон Бора! Как сказано! Так ворон обратился к пророку Илии, пребывавшему в унынии и отчаянии . А я теперь в отчаянии.

Сатана смеется надо мной. Так пусть же смеется сильнее! Пусть же еще больше насмехаются все, кто только и ждет, когда геенна поглотит доктора Лютера. Теперь я знаю, что мне необходимо сделать до того, как я умру: жениться на вас, фройляйн фон Бора!

Пальцы Катарины вцепились в стул.

— Вы молчите, фройляйн фон Бора, и вы правы: То, что я натворил, — ужасно. Христианин — мера всех вещей … Лучше мне умереть в одиночестве.

— Нет.

Лютер, казалось, не расслышал. Он уронил свою большую голову на руки и замер. И вновь хлопнул дверью ветер. Катарина пододвинула стул и села поближе к Лютеру.

— Нет! — повторила она.

Лютер выпрямился.

— Вы хотите сказать, что я… не должен умирать в одиночестве? Но вы еще слишком молоды.

— Я просила Амсдорфа передать вам, что если вы захотите взять меня в жены…

В следующее мгновение Лютер накрыл ее руку своей.

— Вы и вправду этого хотите? Вы все обдумали? Полагаю, я не задержусь на этом свете… Но у меня еще есть два серебряных кубка — их я завещаю вам в случае вдовства, фройляйн фон Бора… Кэте… Моя Кэте?

Вернувшись в дом Кранахов, Катарина бесшумно проскользнула в пекарню. Старая Мари все еще сидела за столом и плакала. Девушка подошла к ней.

— Господь сжалится над вами!

— Нет, фройляйн, нет. Его милосердие распространяется только на богатых.

В полном расстройстве чувств, с тяжелым сердцем поднялась Катарина в свою спальню. Лежа в постели, она вслушивалась в ночные звуки. В доме было тихо, а вот на улице шумел ветер. Неужели Лютер все еще меряет шагами столовую? Один в обезлюдевшем монастыре… Где-то там в этом огромном пустом здании, у него есть ложе, — соломенный тюфяк, брошенный на каменный пол.

Уже погружаясь в сон, она увидела бледное, обрамленное спутанными темными волосами лицо Лютера и услышала его голос — так же близко, как стук собственного сердца:

— Моя Кэте?

И заснула.

***

Во время церковной службы Катарина и Барбара стояли неподалеку от кафедры, во втором ряду.

Проповедь читал Бугенхаген .

— И вот стоим мы пред нашим Небесным Отцом с пустыми руками и не можем сказать ему: «Смотри, Господь, велики творения рук наших, все это мы…»

Катарина глянула на свои руки. Они окрепли, с тех пор как она вызвалась помогать Кранахам.

— Все лишь по благодати, по благодати Господа нашего Иисуса Христа…

Вокруг дышали, сморкались и толкались люди. Прихожане стояли тесно прижавшись друг к другу. Мыслями своими Катарина была далеко-далеко, рядом с мужчиной, находившемся где-то в чужих краях. Весь он — молния и огонь в толпе, которой случалось не только окружать его, но и предавать.

Услышат ли они его? Прислушаются ли к нему крестьяне, вышедшие на войну с косами и цепами? Или напрасно кричал он им:

— Аминь. И мир Божий, который превыше всякой власти земной…

Катарина опустила голову, собираясь с мыслями. Детям Кранахов не стоялось на месте. Барбара сидела на скамье, держа младенца на коленях. Лукас дергал сестренку за косички. Самого майстера не было в церкви, но Ганс, старший сын, стоял, сдвинув брови, подле матери.