Розы в снегу

Так, шумя и ругаясь, носилась она по кухне, в то время как Кэте протирала занятое по случаю праздника у Кранахов столовое серебро. Суп исходил паром, мясо скворчало на огне, у входа радостным «здравствуйте!» приветствовали новых гостей. Громкие голоса потребовали невесту на выход. Кэте поправила чепец, вытерла фартуком раскрасневшееся лицо и поспешила на улицу. У дверей приветственно зазвучал голос Кранаха.

Лютер сидел во главе стола — отец находился от него по правую, а мать по левую руку. Бывший монах не лез за словом в карман, отвечая на соленые шутки друзей. Его отец довольно улыбался.

Звон колоколов прервал разговоры. Гости стали подниматься, готовясь к торжественному выходу.

— О, Кэте, тебе надо привести себя в порядок!

Барбара Кранах укоризненно покачала головой и принялась оправлять сбившийся набок чепец Катарины, затягивать ее корсет, приводить в порядок банты и кружева. Но тут Лютер заявил нетерпеливо:

— Оставьте ее в покое, фрау Барбара, для меня она и так хороша!

Кэте глубоко вздохнула и заняла место подле Лютера. Лицо ее горело. Не столько от кухонного жара, сколько от внутреннего огня. За новобрачными шли родители. Старый Лютер в коричневом камзоле, прямой и гордый, и рядом с ним — согбенная жена.

Когда торжественная процессия приблизилась к церкви, двери домов отворились. Изо всех окон глазел народ, детям показывали монаха и монахиню, празднующих бракосочетание, и то, о чем добропорядочные бюргеры перешептывались, студенты возвещали громогласно:

— Смотрите: грядут новые времена! Скоро воцарится антихрист…

И звон колоколов не мог заглушить эти насмешливые возгласы, но Катарина, как всегда, держалась прямо. Без колебаний ступила она вместе с мужем под прохладные своды церкви.

***

Кэте с трудом отворила тяжелую монастырскую дверь и вышла во двор, в прохладу благодатного летнего утра. Когда первые солнечные лучи ласково обогрели руки молодой женщины, из ее груди вырвался невольный возглас радости. Но для молитв и песен не оставалось времени. Заспанная служанка пересекла двор и остановилась, ожидая указаний. Со стороны птичника доносился шум и гам. Вслед за служанкой в дверях появился Лютер.

Он увидел жену — фартук, высоко засученные рукава, — и его глаза заблестели.

— Вижу, Кэте, ты хочешь подтвердить правоту царя Соломона, утверждавшего, что благоразумная жена превыше злата и жемчуга?

Но во взгляде, которым он окинул ее полные руки и голые щиколотки, было нечто большее, чем простая радость человека, заполучившего в супруги работящую и благоразумную женщину.

— Ах, герр доктор, — смущенно ответила Кэте, — если вот так хорошо выспишься, то и…

Они глянули друг другу в лицо и улыбнулись.

Мимо них просеменил Вольф. Судя по всему, ему не очень-то нравилось, что с того времени, как Катарина перебралась в Черный монастырь, солнце начало вставать раньше.

— Постой-ка, Вольф, не поможешь ли ты сегодня мне в пивоварне? Но сначала я принесу воды для кур. Да и козы блеют, просятся на волю. Пойдемте, милый герр доктор, я покажу вам новорожденного козленка…

И с этими словами она схватила мужа за рукав и потянула его через порог на улицу. Рядом с входной дверью, на свежевскопанной земле рос невесть откуда взявшийся розовый куст. Лютер в задумчивости замер около него.

— До чего хорош!

Кэте повернулась на каблуках и со смехом хлопнула в ладоши.

— Вы находите? Теперь у доктора Лютера перед домом благоухает живая роза!

И быстрыми шагами пошла через широкий двор.

В это мгновение застучали по булыжнику колеса и с улицы въехал фургон. Катарина, не оглядываясь, поняла: это Коппе.

— Геда! Эй! — Закричал старый фурман и подбросил свою шапку в воздух.

— Кого вы нам сегодня привезли, дружище?

— Монахиню, любезный герр доктор, монахиню, кого ж еще!

Катарина громко рассмеялась, но Коппе осторожно, с хитрой усмешкой откинул тент. Там, среди бочек, сидела, сжавшись в комочек, белая фигура.

— Тетя Лена!

Кэте протянула к монахине руки.

— Тетя Лена!

Пока Коппе помогал хрупкой женщине выбираться из фургона, Катарина изнывала от нетерпения.

— Я же сказал, герр доктор, — монахиня!

Кэте обняла тетю, а растроганный Лютер поглядывал то на белую розу, то на белую монахиню. И наконец, поклонившись, произнес:

— Фройляйн Магдалена фон Бора — ведь это можете быть только вы, — по-моему, даже меня не обнимала жена с такой любовью… Добро пожаловать в наш дом!

— Ну, — воскликнул Коппе, уже успевший взобраться на передок фургона, — и где плата за проезд?!

— Ели б у меня оставались те двадцать гульденов, что прислал архиепископ Майнцский нам на свадьбу, я непременно выплатил бы их вам, но я вернул старому лису его деньги. Поэтому спускайтесь-ка опять на грешную землю и отведайте нашего угощения, ведь вы уже давненько в дороге, дорогой герр Коппе, не так ли?

При упоминании о двадцати гульденах Кэте залилась краской и отвела глаза в сторону… Не время объяснять Лютеру, что деньги остались в доме. Гульдены эти, лежа в нижнем ящике сундука Кэте, дожидались, когда появится повод их потратить.

— Я спешу, герр доктор, но на обратном пути непременно заеду к вам ради блюда из молодой телятины.