Розы в снегу

Лютер толкает перед собой четырех худеньких детей, трех мальчиков и девочку. Самый маленький в страхе уцепился за руку сестры. Старшие мальчики стоят по стойке смирно и не спускают глаз с чужой тети.

— Это хозяйка нашего дома, дети, — говорит Лютер.

Кэте откладывает куртку в сторону, бросает взгляд на мужа и разглаживает руками юбку.

Тем временем Марушель слезает со своего места у окна и с удивлением смотрит на вошедших.

— Кэте, милый герр Кэте, я знаю…

— Ты же говорил, что ребятишек двое?

— Где двое, там и четверо…

Кэте проводит рукой по голове девочки. Та испуганно вскидывает на нее глаза. Рот малышки полуоткрыт, руки трясутся.

— Барбара была потрясена, когда узнала, что ты собираешься сделать: «В Виттенберге начнутся беспорядки. Люди обвинят вас в том, что вы впустили в город чуму».

Лютер сжал кулаки.

— Они оставляют собственных детей подыхать с голоду, будто кончилась на земле любовь человеческая! Я говорю тебе, Кэте: гораздо больше людей умерло от страха, чем от чумы!

— Да, герр доктор, возможно, вы правы, вот только сиротам от этого какая польза?

Кэте одаривает его тяжелым взглядом. Конечно, Лютер знает, что она не прогонит из дома ребенка, даже если тот болен чумой.

— Пойдемте, — говорит она коротко и берет младшего мальчика за руку. — Сначала мыться. Первым делом Грета вас основательно выскоблит. Затем на кухню — вам надо хорошенько поесть. А потом я покажу вам вашу комнату.

Вечером, укладываясь в постель, Лютер говорит:

— Прости меня, Кэте.

— За что я должна прощать вас, герр доктор?

— Я подумал… когда узнал, что после смерти профессора и его жены осталось четверо сирот… я побоялся…

— Чего ты испугался, Мартинус? Что твоя жена оставит несчастных умирать с голоду? Ты об этом подумал?

— Нет, Кэте, но я все же боялся, что ты…

— Ах, если б у меня был клочок земли!

— Кэте, да у тебя и так много огородов!

— Да, огороды, огородики, сады и садики — один раз повернулась, и весь урожай в руке! Мне нужен большой земельный надел, Мартинус, поле, по которому гуляет ветер. И лошади — это поле обрабатывать. Ты всю жизнь провел в четырех стенах…

— Кэте, это слишком! Ведь у тебя на попечении целый монастырь!

— Монастырь, полный голодных ртов! Теперь еще четверо приемных детей и… и скоро… у нас появится еще один ребенок.

— Нет, Кэте!

Лютер садится в кровати, прямой как свеча.

— Я не хотел этого! Это грешная плоть моя… О, несчастный я человек!

— Оставь в покое свою грешную плоть. Я твоя жена. И еще не так стара, чтобы не родить дитя. Не одна женщина в сорок лет родила здорового ребенка.

Со стоном откидывается Лютер на подушки.

— Мне надо было сдерживать себя… Другим я проповедую воздержание, а сам… Я пожилой мужчина и был уже так близок к смерти. Ты ведь знаешь: я простился с вами и был бы доволен своей участью…

— Но Господь возродил вас для жизни, герр доктор, мне и детям на радость. Подумайте о том, сколько лет было Аврааму.

— Да, Кэте, возражая мне, ты цитируешь Библию. Увы мне, человеку, позволившему женщинам читать Писание! Твой пример с Авраамом в данном случае неуместен. Но ребенок ни при чем. Примем его с благодарностью на руки наши, как и всех до него. А теперь спи, Кэте, и молись, чтобы нечистый оставил меня в покое нынешней ночью. Днем — люди, ночью — лукавый. Как душе это вынести! О, Господи, Иисусе Христе!

И с этими словами Лютер задувает свечу. Скрипит кровать, и спустя короткое время он уже дышит спокойно и ровно. А Катарина думает о том, что больше свиней при всем желании в свинарнике не поместится.

***

Жар горячими волнами пробегает по телу Кэте. Кажется, от него вот-вот лопнет голова.

Словно сквозь стену слышит она недовольный голос Августина:

— Несите свежие полотенца! И чашку горячей воды — быстро!

Хлопают двери. Кто-то бегом спускается, а потом поднимается по лестнице. Боль разрывает ее, отступает и накатывает вновь. Она кричит: «Нет!» Ей гладят руку, кладут что-то холодное на лоб. Неистовая боль заставляет ее стонать и метаться.

И тут она теряет сознание.

А когда приходит в себя, чувствует, что боль поутихла, однако Катарине не шевельнуться. Двери распахнуты настежь — кое-какое тепло проникает из отапливаемой комнаты в спальню.

Сквозь узкое окно-бойницу сыплет в комнату снежная крупа. Лютер стоит на коленях подле постели жены, зарывшись лицом в соломенный тюфяк. Она легонько притрагивается к его крепкому, заросшему темными вьющимися волосами затылку. Он вздрагивает и поднимает голову.

— Кэте, Кэте, не умирай! Это я, я во всем виноват!

Он всхлипывает как дитя.

Рука женщины слабеет, соскальзывает, но он хватает ее и прижимает к губам. Слышно, как галдят на улице ребятишки. На какое-то время она приходит в себя.

— Что с детьми, Мартинус?

Он вскакивает.

— Говори, говори же со мной, Кэте! Ты поправишься, Кэте! С детьми все в порядке. Но ты им нужна. Ты нам всем нужна, Кэте!

— Ленхен! — зовет он.

Тоненькая девочка появляется в дверях.

— Ленхен, мама заговорила! Скажи об этом доктору Августину! И зайди на кухню. Пусть Доротея подогреет молоко.