Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова

«Деликатничать же до такой степени, что бояться сметь обнаружить перед ними самые великодушные и невольные чувства, вовсе никому не обидные, – чувства сострадания к измученному славянину, хотя бы как и к единоверцу, – кроме того, всячески прятать от татарина всё то, что составляет назначение, будущность и, главное, задачу русского, – ведь это есть требование смешное и унизительное для русского…». Слезинка ребенка и война не по разную, а по одну сторону монеты – это отлично понимают те, кто сегодня защищает детей Донбасса от артогня прямой наводкой, кто поставил огненный заслон перед изуверами из ИГИЛ[60]. Война со всей ее неприглядностью и жестокостью должна вступить в свои права, когда мы имеем перед собой радикальное зло и осатанелый садизм. И здесь подход Достоевского – мудрость и Православие, а фальшивое непротивленчество Толстого оказывается лицемерной ересью.

Достоевский пророчески своевременен в каждом слове, в каждом образе, в каждой детали. И это тем более поразительно, что в своих сиюминутных политических прогнозах он часто ошибался. Порой возникает ощущение, что он живет с нами, сто сорок лет спустя, а не тогда.

«Вы говорите: «ну, так деликатничай, секретничай, старайся не оскорбить»… Но, позвольте, если уж он так чувствителен, то ведь он, пожалуй, может вдруг оскорбиться и тем, что на той же улице, где стоит его мечеть, стоит и наша православная церковь, – так уж не снести ли ее с места, чтобы он не оскорбился? Ведь не бежать же русскому из своей земли?» – на Руси до такого дело, слава Богу, не дошло, зато в «стране святых чудес» – Европе, как и в Америке, это пророчество с каждым годом всё более актуально.

Гонец из Пизы

Итак, великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский в наиболее творчески продуктивный период своей биографии, ознаменованный созданием пяти великих романов, был убежденным русским националистом, монархистом, охранителем, милитаристом, антиреволюционером, антилибералом, антинигилистом и даже в чем-то антисемитом. Перед нами не случайные черты характера, не двойственность позиции политика и писателя. Напротив, свои идеологические убеждения Достоевский сполна выражал в своих романах и с не меньшей страстностью и талантом – в своём «Дневнике Писателя», литературное значение которого ничуть не меньше, чем у романов, но который постоянно задвигается на задний план, поскольку не соответствовал сперва коммунистическому, а затем либеральному мейнстриму.

В связи с этим перед либеральными и левыми исследователями всегда встает задача – как примирить Достоевского «великого гуманиста и психолога», чьи произведения представляют одно из высших достижений всемирной литературы, и Достоевского – «фашиствующего молодчика».

Работа «Достоевский-экономист. Очерки по социологии литературы» по-своему пытается разрешить эту задачу. Она принадлежит современному итальянскому литературоведу Гуидо Карпи, – марксисту грамшианского направления, автору основательной «Истории русской литературы от Петра Великого до Октябрьской революции». Будучи преподавателем университета Пизы, Карпи постоянно публикуется в русских литературоведческих и гуманитарных изданиях и является равноправным участником здешнего гуманитарного процесса.

Великолепное знание источников, умение выбрать интереснейшую тему и поставить неожиданную проблему, методологическое новаторство и оригинальность мысли – всё это делает чтение работы Карпи весьма увлекательным. Читаешь и с грустью думаешь о том, каким могло бы на самом деле быть марксистское литературоведение в СССР, если бы оно было действительно марксистским и увлеченным интеллектуальным поиском, а не той местечковой идеологической жвачкой, какой оно оказалось в действительности, подменив реальное исследование социально-экономических условий, порождающих литературу, вульгарно-социологическими схемами и социалистической «народностью».

Карпи предпринимает попытку исследования того специфического восприятия денег, характерного для творчества Достоевского, которое не может не броситься в глаза внимательному читателю. Деньги у Достоевского, как правило, огромные, шальные, возникающие из воздуха и исчезающие в никуда. В них нет ни малейшего признака трудового происхождения, никакой привязки к промышленному или сельскому производству.

Зато несомненна связь с денег криминалом, агрессией, преступлением, насилием, унижением, садизмом, педофилией и другими извращениями. Деньги у Достоевского – это агрегатор агрессии. И Карпи это убедительно показывает методами статистики в работе «Деньги до зарезу нужны»: темы денег и агрессии в «Братьях Карамазовых» (опыт статистического анализа)».