Ртуть

— Ошеллит вылупляется один раз в жизни большинства фей. На севере, в пустошах, далеко за Аджун-Скай, где раньше жили драконы. Воздух там такой холодный, что может заморозить легкие, если вдыхать его без маски. Долгое время там нет никакой жизни. Но раз в тысячу лет завывающие ветры стихают, возвещая о приходе Ошеллит. Весть об этом событии быстро распространяется. Именно тогда самые храбрые из нас отправляются в путь. Они идут пешком туда, куда не доберется ни одна лошадь. Когда они достигают долины, где вылупляются Ошеллит, они находят коконы бабочек и накрывают их своими телами. Они дают им столько тепла, сколько могут, и так долго, сколько хватает сил. Им может потребоваться до двенадцати часов, чтобы выбраться из этих коконов. Но когда они это делают… — Кингфишер сглотнул и покачал головой. — Это самое прекрасное, что может испытать человек в этой жизни. Они светятся голубым, розовым и серебряным неземным светом. Их появление сопровождает музыка, хотя никто не знает, откуда. Сладкая, нежная песня, способная исцелять. Ошеллит спариваются и откладывают яйца, но как только заканчивают с этим, они поднимаются в воздух и танцуют. Защитить их, пока они живы, считается священным обрядом, ради которого многие умирают. Вот что означает Ошеллит на древнем языке фей, Саэрис. Самый священный.

Он на мгновение закрыл глаза, выражение его лица исказилось от боли. Дыхание стало прерывистым.

— Все имена обладают силой в этом месте. Каждое имя что-то значит. У нас есть истинные имена, которыми мы ни с кем не делимся. Ни с друзьями. Ни с родными. Часто наши матери — единственные люди, которые действительно знают их. И даже мать может использовать имя своего ребенка в своих интересах, в погоне за властью. Это место — оно в полном дерьме. И ты появляешься, и у тебя одно гребаное имя, и все его знают. Я не мог его произнести, потому что боялся. Того, что это сделает со мной, когда я скажу. Это было бы все равно, что признать, что ты была здесь после стольких лет. Поэтому я называл тебя Ошей. Но это значило больше, Саэрис. Для меня это значило больше.

Он говорил это несерьезно. Это было невозможно.

— Все это время… — прошептала я. — Но… ты называл меня так с самого начала.

Кингфишер медленно кивнул, его глаза ярко сияли.

— Самая священная, — повторил он шепотом.

Я закрыла лицо ладонями и сдалась. Я зарыдала. Имя, которое он дал мне, имя, которое я ненавидела, было признанием того, что я значила для него уже тогда. Долгое-долгое время я могла только плакать, переживая это грандиозное откровение. В конце концов, внутри меня воцарилось какое-то спокойствие.

— Как ты узнал? Что я приду? Ты сказал, что знал.

Фишер стиснул зубы.

— Мне предсказали. Давным-давно. Моя мать. Она была оракулом. Я ей не поверил, но потом, когда меня забрали… — Он тяжело сглотнул, его глаза наполнились слезами. Он быстро подвинулся к краю кровати, упираясь босыми ногами в пол. Он не мог дышать.

Он не мог дышать!

Я шагнула вперед, но он вытянул руку, жестом показывая, чтобы я оставалась на месте. Зажмурившись, он наклонился вперед, ухватившись за край кровати так, что его покрытые татуировками костяшки пальцев побелели. После долгого молчания он сделал поверхностный вдох.

С ним все было в порядке. Он дышал.

Я отшатнулась назад, всхлипнув, ударилась о комод позади меня и медленно осела на пол.

— Я… должен быть осторожен, — выдохнул он. — Я не могу… — Замолчав, он бросил на меня косой взгляд, умоляя понять, что он хочет сказать. Что есть вещи, которые он не может произнести, чтобы не пострадать от ужасных последствий. И что я должна сама заполнить пробелы. — Она писала о тебе, — прошептал он. — Моя мать. Страницы за страницами. Она знала, что скоро умрет, и поэтому написала мне книгу. «Мать всегда рядом со своим сыном», сказала она мне. «Неважно, что он растет и мужает. Даже у самого сильного воина может разбиться сердце. Его душа может страдать. Поскольку я не смогу утешить тебя, когда испытания покажутся тебе слишком жестокими, возьми эту книгу и храни ее как руководство к действию. Прежде всего, знай следующее. Будут времена, когда мир будет стремиться уничтожить тебя, Кингфишер. Но ты сильнее, чем, можешь себе представить. Ты не дрогнешь. И ты не справишься со всем этим в одиночку».

Я очень злилась на него, но перед лицом этого откровения дрогнула. Я не знала, что чувствовать. Это было очень тяжело.

Фишер опустил голову, на его губах появилась горькая улыбка.

— Она сказала, что, когда я буду нуждаться в тебе больше всего, ты ворвешься в мою жизнь, как метеорит, на волне хаоса, который перевернет весь мой мир с ног на голову. Что ты будешь сиять так ярко, что осветишь сам ад и выведешь меня из тьмы. Она понятия не имела, как тебя будут звать. Только то, что у тебя будут темные волосы и красивая улыбка. И что я буду любить тебя с неистовой силой, забыв о себе.