Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

Желание продолжать следовать по пути исцеления не отпускало меня. Я сблизился с молодыми хуту, приехавшими из Кибехо, я пытался быть с ними приветливым, чтобы узнать в конце концов, где и как я мог бы отыскать своих старых товарищей по начальной школе. Они помогли мне разыскать некоторых друзей хуту из Кибехо. Во мне зародилась надежда, что существует возможность снова жить вместе, по крайней мере, молодым людям – хуту и тутси. В тот момент я чувствовал себя почти исцеленным от болезни общей ненависти. Я сказал себе, что, в конце концов, если даже их родители были активно вовлечены в геноцид, их дети не могут быть виновны за них. Мои мысли начали просветляться, я узнал, что не все хуту убивали во время геноцида.

В тот момент, когда я открыл для себя то, что позволило мне начать жить, это было такое сильное внутреннее потрясение, которое полностью освободило меня внутренне и указало, что путь к миру открыт. Я не мог удержать это в себе. Когда я делился с окружающими этим, я внезапно обнаружил, что коллеги находят меня весьма идеалистичным, и мне трудно убедить их, чтобы они тоже поверили в то, что произошедшее в моей жизни может стать примером для всех.

Критика, которой я подвергался в то время, подталкивала меня к дальнейшим поискам. У меня было желание доказать, что совместная жизнь двух народов после геноцида возможна. Я чувствовал, что изменения, происходившие в моем сердце и в моих мыслях, есть часть индивидуального процесса примирения с самим собой. Я начал обращать внимание на проповеди священника во время мессы. Я почувствовал вкус молитвы. Она больше не была грустна, она стала интересной, насыщенной и глубокой. Тогда я полюбил сочинять церковную музыку. В те дни я сочинял преимущественно духовные песнопения, которые были моей личной молитвой, попытками бесед с Богом. Людям они нравились, и они говорили мне, что эти песни помогают им молиться. Я стал одержимым церковной музыкой, я чувствовал себя полезным Церкви, и карате мало-помалу исчезло из моей жизни. Я посещал зал тренировок уже два или три раза в неделю.

Когда я аккомпанировал домашним мессам в Семинарии на маленьком органе (гармониум) или на синтезаторе, я говорил себе, что Бог в конце концов услышал молитвы, которые я воссылал к Нему за несколько лет до этого, когда во время освящения я просил Его сделать меня церковным композитором. Я открыл для себя Моцарта, Баха и Генделя. Я полюбил «Мессию» Генделя и религиозные хоры Баха. Я узнавал себя и чувствовал себя потрясающе, когда читал истории из частной жизни Вольфганга.

В 2000 году, когда я сочинил «Yubire Nziza», гимн к двухтысячелетнему юбилею Иисуса и столетнему юбилею христианизации Руанды, я был счастлив почувствовать, что попытки сосуществования с хуту в моём хоре увенчались успехом. Особенно я был рад за двух молодых людей из Кибехо. В 2001 году, когда я закончил семинарию и переехал в Кигали, я передал руководство хором одному из них. Это был хор «Меломан», состоящий из семинаристов, который я создал в 2006 году для исполнения своих произведений. В Кигали во время моей учёбы в Колледже Святого Андрея я стал органистом Собора Святого Михаила. Я был горд аккомпанировать хору Кигали, лучшему хору страны, который прекрасно исполнял мои произведения, начиная с 1997 года.

То, что я стал частью этого коллектива, созданного в 1966 году, помимо прочих, Мэтью Нгирумпатсе, политиком, принадлежащим к павшему режиму НРДР, послужило поводом для жестокой критики со стороны моих друзей и знакомых тутси, которые обвинили меня в том, что я пою с «предполагаемыми геноцидерами». Я имею в виду аббата Юстаса Бутера, который в то время руководил колледжем Святого Андрея, он однажды спросил меня, не стыдно ли мне петь с геноцидерами в одном хоре. Этот человек, который говорил, что служит Богу, вызывает у меня отвращение.

Он проповедует примирение во время мессы, но ненавидит за стенами церкви. Это правда, что в той группе были плохие люди, которые были потом осуждены и наказаны трибуналом Гачача, некоторые из них содержатся со мной в тюрьме Кигали. Но это не значит, что я перестану петь с ними в хоре, ведь у них прекрасные голоса. Критика, которой я был подвергнут во время работы в хоре Кигали, нисколько не ослабила меня.

В тот момент, когда я исполнял мой «Санктус», мою «Аве Мария» и мою «Аллилуйя», я не думал всецело о том, что сделал в прошлом. Но когда я задумывался, то принимал во внимание то, что нахожусь на пути к христианскому прощению, а это значит, что я должен научиться прощать и продолжить славить Господа. Кто я такой, чтобы судить и не прощать тех, кто молится Богу? Богу – Любви, Отцу, источнику всеобъемлющего милосердия? Моя способность к прощению – это не демонстрация моей силы или моего превосходства, но это необыкновенная благодать, которой я могу поделиться, и которую я получил от Бога. Благодать, которая позволяет мне не изображать жизнь, но жить полной жизнью, данной мне Отцом и явленной в Сыне Его Христе, моём Спасителе.