Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

Когда я прибывал в Кигали, это был успех, все местные средства массовой информации хотели со мной говорить, но я начинал всё больше и больше уставать. Всё, что я хотел, это чтобы мой фонд начал работать, а для этого нужно было финансирование. Нелегко найти финансирование в Руанде для негосударственного проекта. Чистого сбора с моих концертов было недостаточно для того, чтобы запустить фонд, но я не терял оптимизма. Я сказал себе, что вся страна начала понимать мой страстный призыв к прощению и примирению, и это для меня важнее денег. Цель моей миссии – высказывать и распространять миролюбивые ценности в стране и, если удастся, то до конца, до смертного моего часа.

Мои приемные родители начали беспокоиться моей нестабильностью. Они читали обо мне в руандийских СМИ, но когда я возвращался в Бельгию, я продолжал быть тем же бедняком. «Но зачем всё это?» – спрашивали они с большой досадой и любовью. «Не беспокойтесь, я чувствую, что скоро всё будет!» – отвечал я с большой убежденностью. Для меня самым важным являлось то, что моя кампания прощения и примирения распространилась по всей Руанде. Я пытался добиться, чтобы мой фонд начал работать, как разрешенная неправительственная организация.

Цели «Фонда Кизито Михиго за Мир» были ясны – упрочить Мир и Примирение после геноцида 1994 года. Если это принесет мне деньги, это хорошо, но не они мне необходимы. Я ощущаю себя посланником прощения и примирения в первую очередь, а только затем – музыкантом.

Искусство – служение этому призванию, но никак не наоборот. Моя цель – не петь, не развлекать публику и продавать музыку. Моя миссия – это наставлять или даже учить прощению и примирению тех, кто выжил в геноциде в Руанде. На самом деле до сегодняшнего дня я считал, что эти духовные и человеческие ценности важнее всего в моей жизни. Я искренне верю в это.

Любовь моих приемных родителей оказалось такой собственнической, что ей всегда требовалось моё физическое присутствие. По-человечески я их понимал на все 100 процентов. Это нормальное человеческое желание всех родителей, но я, к сожалению, не мог его удовлетворить, потому что я был обуян моими амбициями и моим проектом. Разочарование моих приемных родителей, которым очень хотелось побаловать их собственного нового ребёночка, но которые не видели меня, кроме как в СМИ, с 2011 по 2014 год, было настолько велико, что наши контакты вскоре почти что прервались.

Я считаю, что их ожидания были всегда завышенными, и я не мог им соответствовать. Мне кажется, что нужды родителей, у которых никогда не было детей, не могут быть полностью удовлетворены усыновлением. И особенно усыновлением взрослого человека. Когда я оказался в тюрьме, когда я снова нашел контакт с ними, я попросил у них прощения за моё отсутствие. Я нисколько не жалею о том, что пытался сделать что-то для своей страны, даже если это произошло не так, как ожидалось. Встреча с моими приемными родителями и мои отношения с ними – это что-то священное. Для меня это проблеск божественной любви в моей жизни. И то, чему я научился в этих отношениях – если я когда-нибудь решу усыновить ребенка, я сделаю это не для своего счастья, но для его счастья. Я ничего не буду ждать от него взамен, потому что, если я чего-то жду или требую, то любовь становится соглашением. А соглашение – это не любовь.

8. Мои встречи с президентом Кагаме

Первая встреча:

В апреле 2010 года, когда я был в Кигали, я через премьер-министра Бернара Макуза, обычно приглашавшего меня к себе каждый раз, когда у меня были каникулы, попросил встречи с президентом Кагаме. Также я написал официальное письмо с просьбой о встрече. Я хотел лично встретиться с президентом и спросить его, не сам ли он ли распорядился выделить мне стипендию на обучение, и если это так, поблагодарить его и представить ему мой проект Фонда Кизито Михиго за Мир. Когда проходила неделя официального поминания 16-й годовщины геноцида, президент принял меня в своём бунгало. Я был в черном костюме, белой рубашке и галстуке в чёрно-белую полоску.

Я прибыл на такси, был тщательно обыскан на входе, а также сильно раскритикован военными из президентской охраны. По их словам, машина была недостаточно чистой для того, чтобы проехать дальше. Машина припарковалась очень далеко, и я направился к бунгало. Военные, которые меня сопровождали, позволили мне взять с собой мой фотоаппарат, но попросили сделать один снимок для пробы. Что я и сделал.

Я вошел в бунгало, в котором был огромный экран на стене. Я смотрел CNN в ожидании прибытия президента. В рубашке с длинными рукавами и в брюках из «обычной» ткани президент вошел в бунгало. Я поднялся и ждал, когда он подаст мне руку. Он подал. Он указал мне на кресло, в которое я должен был сесть, и сел справа от меня. Он привел съемочную группу телевидения и убавил громкость телевизора. Я молчал. Он подозвал кого-то и велел предложить мне сока или воды. Я попросил воды.