Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

– Я знаю, что твои родители сейчас в тюрьме и что они среди прочих обвиняются в участии в убийстве моего отца. Я не знаю, правда ли это, но даже если это правда, я не хотел бы смешивать тебя с твоими родителями. Мы же были детьми.

– Почему ты вспомнил обо мне?

– Потому что мы были близки… Потому что я вспомнил о моих старых товарищах, которые помогли разыскать тебя…

– Тогда чего же ты хочешь?

– Мне было бы приятно просто наладить контакт… и сказать тебе, чтобы ты не раздумывая связывалась со мной, когда тебе захочется. Я хотел сказать, что тебе нечего стыдиться передо мной обвинений, которые предъявлены твоим родителям. Для меня наша дружба продолжается.

– Ты думаешь, что это возможно? Твоя семья знает, что ты приехал повидать меня?

– Вообще-то нет, это моё решение. Я не должен давать отчёта никому.

– Ты живёшь в Европе, это так?

– Да. Уже год прошёл…

– У меня есть кассета с твоими песнями.

– Да ну? Это так мило. А где живут твои братья и сёстры?

Тогда она мне рассказала, что она пережила после геноцида, как они покинули Кибехо и бежали от РПФ. К сожалению, все члены ее семьи уже умерли. Её мать умерла в тюрьме несколькими годами позже освобождения отца. Он отсидел в тюрьме несколько лет после того, как сделал признание перед трибуналом Гачача.

Вернувшись в Европу после встречи с Бландин, я чувствовал себя гораздо сильнее. Я собирался продолжить проповедовать прощение и примирение. На концертах в руандийском сообществе я начал рассказывать мою историю с Бландин и делился своей верой и убеждением, что молодёжь не должна расплачиваться за то, что сделали родители.

Многие из руандийцев торопили события и утверждали, что я собрался жениться. Этот слух очень быстро разлетелся по стране и постоянно муссировался в местной прессе, когда она говорила обо мне.

Появились неведомые мне люди, которые давали советы насчет моей будущей предполагаемой женитьбы: «Дорогой брат Кизито, я тоже тутси, спасшийся от геноцида, и я не поддерживаю твою идею жениться на этой девушке… Так не должно быть… и так далее…» Но кто им сказал, что я собираюсь жениться? Вместо того, чтобы прислушаться к словам о примирении, которые я пытался донести до них, многие предпочли вторгнуться в мою личную жизнь.

Для меня всё ясно: «Дружба и даже любовь, а не насилие, должны существовать в отношениях между хуту и тутси, насколько это возможно. Поколение руандийцев, живущее после геноцида, не должно ни чувствовать себя жертвой, ни нести ответственность за преступления, совершенные их отцами, дедами или прадедами. Если я пережил геноцид, то у меня есть единственная идеальная возможность успокоить молодых хуту, чьи отцы были вовлечены в геноцид. Следовательно, для меня роль, которую я играю в процессе примирения, это роль выжившего в геноциде. И это вовсе не постоянное ощущение себя как жертвы и требование справедливости. Роль жертвы – это участие в процессе примирения и успокаивание, стремление очеловечивать палачей.

Многие задаются вопросом, возможно ли прощение, если люди, которые нас оскорбили, не проявили никакого смирения, чтобы мы могли их извинить, не попросили прощения и т. д.? Я считаю, что прощение – это внутренний акт, который в первую очередь приносит пользу тому, кто прощает. Прощение освобождает того, кто прощает. Когда я прощаю, я получаю некоторую свободу.

Я освободился от груза ненависти, злобы, от чувства мести, чья тяжесть лежала на моём сердце все эти годы. Но зачем же ждать? Чтобы исцелиться, нужно ли ждать исцеления от других? Я говорю об «исцелении от других», поскольку со стороны палачей стремление смириться и попросить прощения требует также огромных сил. Смирение. Нет ничего больше и нет ничего сильнее, чем смирение. Смирение – это оружие, побеждающее эгоизм и гордыню. Но оно дано не каждому.