Пан Лукьян не вернулся, прислав гонца, что остается в Хитцах, потому как в лесу поблизости и вправду чужаков видели, не десяток, не два — больше. С тех пор никаких известий не было, хотя ночь на исходе и где-то совсем близко уже пропел первый кочет…
Хведир встал, подошел к маленькому, подернутому морозом окошку.
— Иди спать, Яринка! Если что, разбужу. Девушка помотала головой — спать не хотелось. То есть, конечно, хотелось, но…
— Это ты иди спать. А я постерегу — чтоб татары не украли! Она шутила, хотя на душе было не до шуток.
Ярина, конечно, не утерпела. Весь вечер вместе с верным Агметом ездила по Валкам, дабы и людей подбодрить, и самой осмотреться. Городок почти вымер — пан Лукьян забрал с собой не только Черкасов, тех, что в поход не ушли, но и дюжину подсоседков, и просто охотников. Остальные забились в хаты, боясь показаться на улицу. Даже рогатки, выставленные поперек шляха, остались без охраны. Да и кому охранять? В городе и до войны меньше тысячи жило, из них Черкасов — служивых и абшидных — сотня с небольшим. Теперь даже их не осталось. Остальные — обычные мугыри, которые и смотреть на шаблю боятся.
Девушка почувствовала, как страх, сидевший где-то глубоко, начинает наползать, подступать к горлу.
— Хведир! — не выдержала она. — Не молчи! Расскажи что-нибудь!
— О чем?
В голосе бурсака тоже не слышалось особой уверенности.
Ярина усмехнулась:
— Ну… Про фольклор свой. Написал байку? Про Гонтов Яр?
— А-а! — послышался тихий смех. — Написал! Пану Гримму понравится. Позавчера из Гонтова Яра выборный тамошний приезжал — к отцу, бумаги выправлять насчет винокурни. Так знаешь, о чем там болтают?
— Снова черти заглянули?
Почему-то в присутствии Хведира-Теодора о таком говорить было совсем не боязно — даже в темноте.
— Нет, другое, — бурсак вновь усмехнулся. — Может, не говорить? Ночь ведь, страшно!
— Ах ты! — девушка вскочила, махнула рукой. — А кто еще в детстве перед сном нам про Черную Руку рассказывал? И про Дядька Лысого? Забыл?!
Сама Ярина забыть такое не могла. После каждой истории она забивалась под перину и дрожала полночи. А на следующий вечер вновь просила рассказать — и снова дрожала.
— …Пришла Черная Рука, — замогильным голосом начал Хведир. — Открыла дверь — и стала искать маленькую девочку Яриночку… А ведь это мысль! Представляешь, Ярина, такое записать, а? Пан Гримм с кафедры свалится! А в Гонтовом Яру всякое болтают. Будто из Гриневой хаты голоса доносятся, будто вокруг кони невидимые скачут. Ну и мамка его еще приходила.
— Мамка? — удивилась девушка. — Его же матушка померла! Ребятенка родила и…
— Вот я и говорю… То есть соседи говорят — приходила. Хату обошла, потом внутрь заглянула — искала. А наутро пес сдох. Помнишь пса? Его еще Агмет заговорил?..
Ярина закусила губы. Страх, уже ничем не сдерживаемый, сжал сердце, холодом прокатился по спине. Мертвая мать ищет сгинувшего сына. Ищет — и не находит…
— А на следующую ночь ее снова видели. Поп — отец Гервасий — не побоялся, с крестом выскочил. Так она зубами заскрипела, руки протянула — не дотянулась, а после обратно на погост пошла. А наутро…
— Прекрати! — не выдержала девушка. — Как ты можешь! Такое… Такое говорить!
— А что? — Хведир явно удивился. — Обычная история! У этих посполитых вечно то мать к сыну с погоста является, то муж к женке. Потому и обычай есть, чтоб долго не оплакивать…
— Прекрати! — повторила Ярина и, подумав, добавила: — Чурбан! Бурсак, недоумевающе пожав плечами, замолк. Ярина отвернулась — слушать страшилки расхотелось.
— Ну ты чего? — Хведир подошел ближе, присел рядом. — Мало ли что лапотники эти болтают! Темные они!
— А ты — светлый! — огрызнулась девушка.
— Ну, не такой уж светлый, — развел руками парень. — Но байкам этим не верю. Если и есть что-то необычное, то это не черти и не призраки, а тонкие энергии, которые наш мир окружают. Про то и блаженный муж, учитель мой Григор Варсава, писал…
Страх вновь спрятался, и Ярина внезапно почувствовала, как смыкаются веки. Сон только и ждал — перед глазами поплыли странные серебристые нити, закружились, сплетаясь в пушистые коконы. Уж не тонкие ли это энергии, о которых Григор Варсава толковал?
— Ярина! Проснись, Ярина!
Девушка открыла глаза. В зале светло, сквозь окошки белеет утро. Кажется, она так и заснула — сидя. Вот и покрывало: не иначе Хведир догадался — укрыл.
— Ярина! — голос парня звучал странно. — Батька… Батька погиб!
— Что?!.
На полу — мокрые следы; на плечах Хведира — кожух. Наброшен наскоро, даже на крючок не застегнут. В глазах под толстыми стеклами — ужас.
— Батька… Погиб батька. И все погибли…
— Мой… Мой отец? И сотня?
Почему-то сразу же подумалось об отце — о сотнике Загаржецком. С Дуная давно не было вестей, а какие и приходили — не радовали. Парень вздохнул, качнул головой. Дужка окуляр сползла с уха.
— Мой батька — Лукьян Олексеич. И все, кто с ним поехал. В Хитцах. В село… Погинуло село…
Ярине показалось, что она все еще видит сон — страшный, тягучий. Хорошо бы проснуться, поскорее проснуться!..
Проснуться не получалось.