Рубежи свободы

Одесса мне показалась похожей на Зурбаган Грина, каким я его представляла – многокультурный, веселый, беспорядочный, залитый солнцем. Или Грин с Севастополя писал? Туда придем, сравню и оценю. Только солнца слишком много – я под зонтиком ходила, как старорежимная барышня. Лючия тоже – неравнодушна она к этому аксессуару, «как у богатых синьорин», вот идет римлянка слева от своего ненаглядного Юрочки и на левом плече раскрытый зонтик с цветочками крутит, так что он даже от солнца ее не укрывает, а чисто для красоты. Так нет сейчас синьоров помидоров – народная ведь Италия?

– А разве красиво выглядеть и одеваться – это плохо? Что прежде лишь богатым доступно и дозволено – теперь будет всем!

Вот так знать и рождалась. Как тебя Лев Гумилев назвал, когда мы с ним в Ленинграде снова пересеклись – «пример дворянки по праву меча». А в каком-нибудь дцатом поколении, будет уже и голубая кровь, и крепостные.

– Аня, а не ты ли тогда у Ахматовой утверждала, что весь советский народ и есть в перспективе его элита? И слова Ленина приводила в доказательство?

Так вот друг друга и подкалываем, без всяких обид. Приятно себя хоть на время вне службы почувствовать! Пройтись беззаботно по бульвару, красивой и нарядной, под ручку со своим единственным и любимым человеком. Не думая о работе совсем – и беседуя о разных пустяках. Тем более что после нашего возвращения с Севера (в марте) никаких значимых дел, отрывающих от учебы в Академии, не было. Разве что в театре одном – в январе еще было постановление, чтобы не менее пятидесяти процентов от репертуара составляла современная тема, хватит на классиках выезжать, нашим советским людям хочется самих себя на сцене увидеть! Ну а драматурги, писатели не успевают – и попадает иногда в репертуар такое, что может подорвать у наших людей авторитет Советской власти (прочтя книгу про психологическую войну, а еще больше слушая в Академии товарища Елизарова, тоже «гостя из будущего», я на такие выверты очень серьезно смотрю!). Театр называть не буду (хороший все же был, нашим советским людям нравился), а лицо режиссера помню хорошо – как он стоял передо мной, пока еще даже возмущенный и весь такой вальяжный. Всем своим видом показывая – «год сейчас не тридцать седьмой, плюрализм очень даже дозволен, и что эти партийные себе позволяют высоким искусством командовать!».

– Про Великий Октябрь – это похвально, – говорю я, – но такая тема и ответственность накладывает. Чтоб не вышло издевательства над нашей великой историей, по поводу которого люди будут смеяться и отношение свое переносить, хоть в малой части, с вашего опуса на само наше святое. Ладно, что у вас в декорациях бронепоезд

«Аврора», но отчего-то с тремя трубами, из вагонов торчащими. И революционные рабочие на штурм Зимнего бегут с автоматами ППШ. Ну а это что такое:

Сквозь снег по льду на паровозе
Он всю Финляндию прошел.
За паровозом гнались волки,

Но от жандармов он ушел.
Устали кони у жандармов,
И был спасен родной Ильич.

Он в Питер прибыл ровно в полночь
И к Революции дал клич[19].

– Вы эту картину представили? Вот и я не могу. Так что же вы наших советских людей считаете недоумками с интеллектом младшей группы детского сада?

Тут режиссер с торжеством (поставил на место надзирающую партию!) заявляет, что это стихотворение вообще-то не он придумал, а, есть грех, взял из попавшегося ему еще довоенного журнала. Где оно было опубликовано еще в 1938 году, автор П. Бородинский. Так что все вопросы – к этому товарищу. Бородинский, Бородинский, вот где-то точно слышала эту фамилию? Вспомнила – Валька рассказывал, в сорок пятом, освобождение Курил, разведотдел майора Инукаи! Четыре фамилии – Ивасенко, Бородинский, Гарцман, Ромштейн! Ивасенку тогда сами японцы казнили за дезертирство, Гарцман добежал до американцев, в пятидесятом в Шанхае писал поганые статейки под псевдонимом Майкл Горцмен, затем куда-то пропал, что стало с Ромштейном, не помню, но вот Бородинский тогда попался нам и получил свой законный четвертной, с учетом сотрудничества со следствием и того, что значимого ущерба он нанести СССР не успел.