Рубиновый Ключ

Глаза защипало от слёз, в горле встал ком. Но он запретил себе плакать перед незнакомыми людьми. Тем более что никто из них этого не запомнит.

Ему нужно было побыть одному.

Не сказав больше ни слова, Фин развернулся и бросился к люку, что вёл на нижние палубы. Маррилл закричала ему вслед, но он проигнорировал её.

Он прыгал по ступеням, едва глядя вокруг. При других обстоятельствах его воровская натура разошлась бы здесь не на шутку: он бы облазил весь корабль, осмотрел бы все закутки и щели в поисках сокровищ, что легко поместятся в карманах. Но сейчас ничего из этого его не интересовало.

Достигнув конца лестницы, он побежал дальше по коридору, пока не упёрся в стену. Здесь он закрыл глаза и, тяжело дыша, прислонился к ней головой.

Его окружала благодатная тишина, прерываемая лишь скрипением корабля и глухими ударами носа корабля о волны Пиратской Реки. Любого другого эти звуки бы успокоили, но Фин не привык к тишине.

Там, откуда он был родом, тишина означала, что что-то было не так или вот-вот будет.

И что-то действительно было не так – с ним.

Фин знал, что не всегда был таким. Он вспомнил, как они с мамой плыли на корабле к Пристани Клучанед, когда ему было года четыре. Вспомнил её слова, внушающие надежду, её руки, крепко обнимающие его. Она его не игнорировала. Она его не забывала. Она даже подарила ему звезду, показала её на небе, чтобы он знал, что она никогда его не забудет.

Но ведь мама так за ним и не вернулась. А Фин её искал. Когда он не воровал еду или обустраивал себе ночлег, он бегал по всему городу в поисках любых подсказок, как её найти, заглядывал в каждый дом Пристани, во все места, куда ему удавалось проникнуть. Но единственным его трофеем стало его личное дело из Сиротского заповедника, толку от которого было пшик.

Став старше, Фин начал задумываться, зачем она привезла его сюда и почему оставила. Но со временем он перестал задаваться этими вопросами.

Стиснув кулаки, он прижал их к глазам, не давая пролиться слезам.

Но теперь всё было иначе. Кто-то его помнил. Даже после всех ошеломляющих событий (доки в огне, рисунок на клочке бумаги, превратившийся в птицу) Маррилл продолжала его помнить. Это было одновременно жутко и потрясающе!

Что, если это означало, что его «особенность» всё-таки можно было преодолеть, пусть она и не была следствием колдовства или проклятием, которое можно снять? Фин протяжно выдохнул, представляя, как найдёт маму. Как снова станет обычным.

Но чтобы найти маму, ему нужна Карта. В его голове начал формироваться план. Ясный и простой, как он любил. Ему всего лишь нужно помочь остальным в её поисках, а затем, как только они добудут все фрагменты, он сделает то, что ему удаётся лучше всего: он украдёт карту.

В конце концов, он был вором – присвоение чужого было его призванием. Остальным придётся подождать своей очереди. Им это может не понравиться, но у Фина не было иного выбора. Иначе они забудут, что ему тоже нужна Карта. Он быстро научился забирать свою долю, прежде чем отдавать добычу Ставику. В том, что его все забывали, были свои преимущества, но гарантия, что с тобой поделятся, в них не входила.

Такова уж судьба ребёнка, которого быстро забывают. Ты либо отхватываешь первый кусок, либо не получаешь ничего. Тут и думать не о чем.

План помог успокоить бурю в груди и развеять панику.

Но тут он вспомнил о Маррилл. Шея запылала, в животе что-то неуютно заворочалось. Он не привык иметь дело с людьми, которые помнили его достаточно долго, чтобы сформировать о нём мнение. Одной из положительных сторон забываемости было отсутствие необходимости объясняться перед другими и беспокоиться, что о тебе подумают.

И волноваться о том, чтобы никого не подвести.

Фина вдруг осенило, что ему очень не хотелось подвести Маррилл. При мысли об этом его затошнило.

К счастью, его размышления прервали шаги. Он оттолкнулся от стены, поднял глаза и увидел медленно идущую к нему по коридору Маррилл.

– Фин.

У него загорелись щеки. Ему всё ещё было странно слышать своё имя из чужих уст.

Он не знал, что ответить. Как люди заводят разговоры, когда им не нужно обсуждать какое-то дело или аферу? Он понятия не имел, как вести себя с той, кто его помнит.

– Эм, привет, – наконец выдавил он. И добавил: – Маррилл.

Ему очень нравилось слышать своё имя – может, и ей тоже?

В уголках её рта заиграла улыбка.

– Привет. Так я правильно понимаю, ты теперь часть команды?

Фин не был уверен, был ли это вопрос или утверждение, и решил ничего не отвечать. Но это привело к тому, что между ними повисло неловкое молчание. Что-то было неправильно, но он не знал, как это исправить. Обычно он просто отвлекал собеседника и уходил, чтобы вернуться и начать разговор заново.

Но с Маррилл…

Он прочистил горло.

– Так, э-эм… Ты меня помнишь?

Она закатила глаза, будто никогда не слышала вопроса глупее.

– А то.

– Э-эм, ну да, и это делает тебя, пожалуй, третьим человеком в моей жизни, кто меня помнит.

Стоило этим словам сорваться с языка, как Фин пожелал затолкать их назад в горло. Особенно после того, как прочёл в глазах Маррилл жалость.