Ручей

— Без костей не бывает, — возразила старшая из Сестёр.

— Вот увидишь, — твердил Грей. — Мать даст вам столько рыбы, сколько сможете съесть.

— Мы много едим! — фыркнул брат-разведчик.

— В холодной пещере еда никогда не кончается. Идёмте со мной.

Мусты умолкли и стали глядеть на Мать Матерей. Та сидела неподвижно, словно изваяние — думала.

— Она терпелива, полезна пальцами и носит плод во чреве, — произнесла наконец. — Непраздность — добродетель Матери.

Затем опять умолкла, семья ждала её слов.

— Мусты не могут выбить всех двуногих, но семья может завести своих, подобно тем двоим, котрых ты завёл, мой сын. Пусть служат как сторожа от остальных своих сородичей. А чужаков станем гнать. Я посмотрю на ваше логово.

* * *

Мозгоеды крутились повсюду, куда не сунься. Сколько их было в стае? Двадцать? Больше? Она поставила миску с водой в их с Капелькой бывшей комнате, настрого велев никуда не выходить. Насмотрится ужасов, станет кричать по ночам. В медкапсуле Лана взяла несколько ампул Глобала и впрыснула в воду для зверей — мало ли.

В дубильне нашла мешок негашеной извести и контейнер с концентрированной перекисью — следовало непременно подумать о грибке, как она, возможно ошибочно, идентифицировала зелёную дрянь, поразившую ксенокошку. Но оставлять на арене зелёные обрубки, клочки и всё ещё шевелящую челюстью голову однозначно не следовало.

Яйцеголовый сидел на прежнем месте и при виде неё обрадовался.

— Вас так долго не было, Светлана, я уже стал тревожиться, — льстиво начал он. — Вы не могли бы открыть?

— Сейчас открою, — ответила та. — Я пришла убираться. Утилизация отходов.

И хладнокровно разрядила пистолет Павора ему в грудь. Отдача заставила отшатнуться. Яйцеголовый с лязгом лёг на ринг и больше не шевелился, Лана для верности послала в вытянутую голову последнюю пулю. Эта сволочь и завершила превращение Павора в скота, и здесь не было дочки, нервы которой требовалось пощадить. «Просто необходимая часть уборки…» — подумала она.

А утилизация предстояла серьёзная. Лана залила всю арену концентрированной перекисью и та забурлила, погнав шапки пены. Она дождалась, пока шевеление утихнет, затем совком и веником собрала в железную бочку большие и малые куски побледневшей, выцветшей брокколи. Сверху засыпала негашеной известью. Подумала и щедро посыпала яйцеголового сквозь экзоскелет и весь пол, стараясь попасть в каждую щель. Известь кончилась — и она притащила другой мешок, распылила порошок по всем проходам зала. Ещё раз осмотрела трупы — на них зелёной поросли не нашлось, наверное, грибок поражал только живые организмы. Уставшая, с поникшим лицом, вернулась в комнату и даже вздрогнула — та кишела мозгоедами.

— Мамочка, эти Серые не играют! — сердито сказала Капелька. — Они глупые и не дают погладиться.

— Они дикие, — вздохнула Лана. — Я же сказала их не трогать. Где твой рюкзак?

Она надела на плечи свой, с ценностями и собранными деньгами, пистолет сунула в карман, ружьё поставила на предохранитель и тоже взяла с собой — на всякий случай. Как ребёнка завернула в одеяло Серого, да так и пошли: они с Капелькой впереди, мозгоеды, переговариваясь на своём наречье, следом. Прощай, колыба.

Лана решила взять один из охотничьих пикапов, выбрав тот, что смотрелся понадёжнее, с полным аккумулятором. Посадила дочку, вручила ей в руки Серого, выгнала мозгоедов из кузова, обошла вокруг машины и села за руль, выгнала мозгоедов из-под ног, захлопнула дверь, посмотрела в зеркало, снова вышла. Аплодисментами — браво, суки, бра-аво!!! — ещё раз выгнала мозгоедов из кузова, вернулась за руль и уронила голову на руки, потому что стая опять сидела в кузове, а двое — даже на капоте.

— К-к-к-к, — тихо сообщил Серый из одеяла.

— Да я уже поняла, что к-к-к, дай мне время смириться.

Уставшая дочка уснула, едва машина тронулась, но Лана радовалась, что перед боем закапала глаза — только это держаться и помогало. Ехала она медленно и дважды свернула не туда, отчего пришлось возвращаться. Слава богу, аккумулятора хватило до самой станции.

— Вставай, малышка, — мы приехали, — тихонько сказала Капельке, трогая её за руку, но та не проснулась, и Лана выбралась первой.

Всходило солнце. Край неба розовел над полем, светлела, размягчаясь, ночная тьма над чёрным ельником, а у реки перекрикивались первые птицы. Зияли широко распахнутые ворота станции, словно Лану тут ждали. Розы оказались вытоптаны какими-то животными, фруктовые саженцы объедены и уничтожены, а виноград разросся и одичал. Сперва она занесла вовнутрь Серого, затем — спящую дочь, уложила на своей кровати. Рядом, на тумбочке стоял будильник — его Лана по привычке отключила.

Пошла в командный пункт, распихивая ногами мозгоедов, чтоб не лезли в двери и, наконец-то, повернула рубильник, пуская по станции ток. Везде, кроме забора. Затем сняла телефонную трубку, с замиранием сердца услышала гудок. Набрала единицу — инженера по ТБ, и заплакала, когда на том конце, в далёком и желанном мире, прозвучал заспанный голос не кого-нибудь, а Марьи Ивановны.

— Живая? — быстро спросила куратор. — Слава Линнею!