Ручьём серебряным к Байкалу

И она, вообразив, что гости вышли, а она осталась одна, набросилась на еду.

– Фу-у! – вздохнула, насытившись.

Вытерла салфеткой замазанный тортом рот и нос, осмотрелась, очевидно ища других приключений и мизансцен. За занавеской обнаружила унитаз, маленькую ванну и стиральную машинку. Открыла краны – приветливо зашуршала и заплескалась холодная и горячая вода. Класс! Из этой необычной комнаты Марии не хотелось уходить: всё, что надо и не надо, имеется в избытке; а красота, уют, воля – просто чудо. Но нужно, наконец-то, выяснить, где же она находится: игры играми, детство детством, но завтра в школу, нужно подготовиться к урокам. Широким изящным жестом, как бы входя в какую-то очередную игру, Мария раздвинула портьеры. Полагала, что в комнату ворвётся свет, – густой мартовский свет дня, и даже слегка прижмурилась, оберегая глаза. Однако – за шторами оказался тот же изумрудный блестящий гобелен. Она осторожно – не выдавить бы стекло – ткнула в него пальцем, и он упёрся во что-то твёрдое, шероховатое, кажется, в бетон. Она ткнула выше, ниже, правее, левее, и поняла, что перед ней не окно, а та же стена. Испугалась всерьёз, но подумала, что над ней кто-то пошутил.

– Хм, что за идиотский розыгрыш?

Прощупала все четыре стены – сплошной гобелен, а под ним – ни зацепочки, ни ложбинки.

Она замерла, прислушиваясь. Тишина, густая, сжатая тишина господствовала в комнате; девушке даже почудилось, что в её ушах вздрогнула боль.

– Эй, есть кто живой?

Ответ был один – всё та же страшная, жмущая тишина. Мария зачем-то попыталась улыбнуться, быть может, по инерции продолжая игру, но губы перекосило, и язык сделался непокорен, можно было подумать, что распух и отвердел. Металась по комнате, била по стенам ладонями и кулаками, но никакого выхода-входа не находила, не было никаких пустот или выступов. Наткнулась ладонью на выключатель – люстра занялась ослепляюще-оранжево, как солнце, словно бы предлагая: «Танцуй, веселись! Ты же хотела!»

– Где выход, где выход, чёрт побери! – закричала Мария на люстру, готовая чем-нибудь запустить в неё.

Отчаянно, со сжатыми губами ворочая мебель, она скрутила с пола ковёр, но и тут не обнаружилось какого-нибудь люка, лаза или даже щёлочки. Забралась на стул, потом перепрыгнула на стол и била поварёшкой по потолку. Бетон утробно-тупо гудел в ответ, однако в одном месте – звонче, чуть звонче. Она разглядела тоненькие щели – четыре прямых линии, образовывавших четырёхугольник. Это, несомненно, был люк. Подтянула к нему стол, поставила сверху стул и плечами норовила приподнять крышку. Но та лежала мёртво.

– Ма-а-амочка! – заскулила Мария.

Кричала час, а может, два, ощущая горячие толчки крови в висках, отчётливо слыша лишь своё дыхание. Порой шептала:

– Боженька, помоги. Где же Ты, родненький?

Неожиданно подумала, разве она сама легла в постель? Вспомнилось, что дядя Лёва угощал её лимонадом с пирожным. Матери не было дома. А потом… что же было потом? Как она очутилась в этом странном месте? Она точно помнит, что сама не ложилась в постель! Зарыдала. И плакала долго, скуляще, зло. Слёзы, наконец, иссякли, глаза высохли, и веки сами собой сомкнулись. Испугалась темноты, открыла глаза. Хотя и открыла, однако на что и куда смотреть? Где или в чём можно увидеть или распознать спасение?

В механическом безразличии нажала кнопку на «лентяйке» – бодренькой, услужливой вспышкой откликнулся телевизор, заметались какие-то звуки, живые картинки. Надо, чтобы звучала человеческая речь, чтобы шевелилось что-нибудь рядом, чтобы что-то происходило. Надо во что бы то ни стало отодвинуть, одолеть эту давящую, зловещую тишину. Смотрела на экран час, а может, два или три, но ни голова, ни сердце ничего не принимали в себя. Только страх стал чувством и мыслью. Но что-то надо делать, в конце концов! Ходила, ходила, сидела, сидела, выключала и вновь включала телевизор, надрывалась и молчала, – что ещё можно сделать?

Устала. Уже не могла ни рыдать, ни шевелиться. Ничком повалилась на диван, лицом уткнулась в большого оранжевого львёнка с забавной конопатой мордочкой. Задремала, как в угаре. Очнулась, вздрогнув: не крадётся ли кто-нибудь? Встретилась с кругленькими голубыми глазами львёнка. Притиснула его к груди, – не он ли должен вступиться за неё, если что? В его розовой пасти приметила какую-то бумажку, подумала – ценник из магазина. Но он оказался вчетверо сложенным белым листком. Вяло развернула и стала читать написанный от руки длинный, с неровными сползающими строчками текст:

46