Лев затормозил перед таблоидом, с хозяйской неспешностью, раскачко вылез из машины, ломиком мощно и ловко – «У-у, медведь какой!» – протянула Мария – выворотил столбик с этой бесцеремонно влезшей в этот совершенный природной строй надписью, резко-грубо заволок всю конструкцию в кусты, зачем-то притопнул по надписям раз и другой. Отряхнул-отёр руки, издали с притворной сумрачной веселостью подмигнул Марии:
– Нам здесь с тобой никого не надо. Согласна?
Её нос на крылышках вздрогнул, губы поджались. Отозвалась с вязкой певучестью:
– Ага-а-а. – И отчего-то засмеялась, но тихонько, пристиснуто.
«Ясно, девчонка ещё, – развалко уселся Лев за руль; газанул так, что рой щебня выскочил из-под колеса, но, свернув с трассы, по гравийке поехал бережно, медленно. – Вижу, не понимает, о чём я ей сказал. Ничего, разберётся, и жизнь наша утрясётся помаленьку».
– Надеюсь, в яму ты меня теперь не запихнёшь? – прищурилась она с игривой воинственностью.
– Я тебя вон на ту, самую высоченную, сосну заброшу. Прямо сейчас. Будешь оттуда каркать.
– Зачем оттуда? Я могу и здесь. Карр! Карр! Ну, как оно?
– Вредина, гляжу, ты ещё та.
– Сам такой.
«Что-то совсем уж мы дети детьми, особенно я… молодящийся старичок».
– Мир? – протянул он ей руку.
– Угу, – с притворной неохотой подала она ему свою ладонь остренькой кокетливой лодочкой.
Дорога замысловато петляла в разлапистом, мрачно-тенистом ельнике, который, можно было подумать, упрятывал подход вперёд и одновременно отсекал отход назад. И дорога, и эти ели тоже, наверное, помогали укрыться от людей, – подумалось Льву. А Мария зачем-то обернулась через плечо и увидела за собой лишь непроницаемую, густо-зелёную, вислую стену. Невольно взглянула на Льва. Он понял: тревожится, а может, и боится.
– Теперь, Мария, мы вместе. Не робей.
– Я и не робею, – отозвалась она зачем-то бодренько и даже не без дерзинки, однако тут же смутилась. Протянула: – Мра-а-ачный лес.
– Что хочешь – тайга кругом.
– Мы что, будем жить в зимовье? Как таёжники?
– Нет, в добротном доме. Даже со всеми удобствами. – Он немного помолчал, покусывая губу, и спросил: – А если бы пришлось в зимовье или в шалаше жить и можно было бы удрать – жила бы со мной?
Она не сразу ответила:
– Не знаю.
– Молодец. Не врёшь.
Остановились на укатанной, просторной, но плотно и кряжисто окаймлённой елями площадке. Когда вышли из автомобиля, Лев приобнял Марию за плечо. Она не напряглась, не отстранилась, а даже, показалось ему, чуть-чуть принаклонилась к его боку.
52
– Вот он, твой дворец, принцесса.
– Мой… дворец? – зачем-то поднялась Мария на цыпочки и вытянула шею.
Перед ними ухоженный, любовно обжитой уголок. Высокие, с башенками ворота, в обе стороны от которых – затейливая, ажурного кованого металла ограда. Тут же на входе лавочки, урны для мусора, выложенная тротуарной плиткой дорожка. Лев открыл ключом калитку – пропустил Марию первой во двор. Он широк, с клумбами, с вазонами, но пока пустыми. А главное – дом: великолепный двухэтажный, но небольшой кирпичный особняк затаённо и чуждо смотрел на них шестью тёмными, отражающими угрюмую прозелень округи окнами. Дом этот, конечно, не замок, совсем не дворец, однако выстроен в своеобразном, новомодном готическом, духе. Он с четырьмя остроконечными башенками, с раскидистой шатрообразной крышей; флюгером господствовал в вышине горделивый шпористый петух, – что-то во всём этом от декораций к съёмкам сказочного фильма. Крыльцо и веранда широкие,
– Целое хозяйство теперь у нас с тобой, Мария. Поместье, можно сказать, – не без значительности в голосе уточнил Лев.