Ручьём серебряным к Байкалу

И это слово, звучащее всё же не без ноток так нелюбимой им и всюду подозреваемой им за людьми патетики, неуместной декламации, фальши, неискренности, но, однако, звучащее по-особенному нежно, на подвздохе срыва почужевшего в великой тревожности голоса, не показалось прихотливому Льву каким-то поддельным, театральным, недостойным его Марии. Ему даже подумалось, что звучало оно и вовсе не из его уст, а – вроде бы с неба самого, или со стороны Байкала, или даже из каких-нибудь иных миров и высот. Его, как и не единожды раньше, поразили и восхитили глаза необычно, искромётно, впервые именно так, взглянувшей на него Марии. Да, она по-прежнему та же тоненькая, мальчиковатая, угловатая девушка; и рот её такой же большой, не очень-то красивый, и подбородок недооформленно островатый, и шея по-гусиному, смешно вытянутая. Однако что были глаза его Марии, эти её редкостные, невозможные глаза! Вроде бы тоже прежние: в голубоватой, наивной дымчатости отцовской, да внезапно проглянулась сквозь эту привычную поволоку – бездонность. Бездонность. Сама бездонность Вселенной! Именно так и подумал очарованный, но и предельно натянутый каждой жилкой сердца Лев. Страшная, страшная глубина, – въедчиво и упоенно уточнял он, как будто погружаясь в эту хотя и, по его ощущениям, страшную, но притягательную, необходимую ему глубину жизни и судьбы. И в глазах её, почувствовал он, что-то такое невероятное, что-то такое ярко и неудержимо новое начало жить с тех минут, как они оба вошли в дом. Но в особенности зримо глаза её стали изменяться с того мига, когда он напомнил ей, что любовь бывает крепче смерти, и произнёс во след сокровенное и преклоненное своё слово – «Любимая». Однако при всё при том, уже давно определил Лев, глаза её всё же невозможны для точного, исчерпывающего, внятного описания и объяснения. Когда-то они показались ему радугой – многоцветьем чувств, волнений, желаний; теперь же предстали перед ним глазами взрослого, просто молниеносно взрослеющего человека, глазами женщины, которая почувствовала или даже уже осознала, что перед ней – её судьба, а судьба – это не только жизнь во всём своём многообразии, но и неминуемо последующая за жизнью смерть.

И хотя Мария построжела, напряглась вся перед Львом, вроде как, по его ощущениям, готовая что-то сказать, и, непременно, конечно же, как-то в своём духе значительно, весомо, по-взрослому сказать, однако ж никак, совсем никак не отозвалась его Мария, ни словом, ни полсловом, ни даже вздохом, ни движением единым ни единого пальчика, ни промельком полвзгляда на него. Он же не посмел допытываться: догадывался, да и понимал более-менее отчётливо, что она не умеет и не будет обманывать его, но и правды, наверное, покамест не способна сказать ему, совсем уже взрослому для неё, наверное, малопонятному ещё, сказать так ему, как надо: чтоб не обидеть, чтоб не совершить чего-нибудь непоправимого. Его Мария хотя и злоязычна и резка бывает, но она культурная девушка, она деликатнейший человек! Она его человек, а он её человек, и они должны и будут жалеть, щадить друг друга! Разве не так? Нужно, по всей видимости, время, ещё и ещё время, время совместной жизни, совместных дел, трудов, потерь, обретений, свершений и всего-всего под одной крышей, в одних стенах, и оно у них, несмотря ни на что, имеется, и даже в избытке, и даже в счастливом избытке, был уверен Лев.

Облако тем часом соскользнуло с солнца – по глазам нещадно ударило вспышками. Оба отвернулись от окна. Неспешно спустились на первый этаж. Уже немного скучая и томясь и испытывая неловкость друг перед другом, ещё походили по дому, без дела и надобности заглядывали в разные углы, в чуланчики, в погребки. Потом посидели за уроками, без видимого интереса, однако тщательно, добросовестно, на «пять» проштудировали темы по нескольким предметам. Попутно Лев поведал Марии, как позаботился он о том, чтобы она хотя и под чужим именем и дистанционно, без выезда в учебное заведение, но сдала выпускные экзамены за курс средней школы, правда, не той, пояснил он, школы, в которой она училась, а в другой, и даже расположенной в другом населённом пункте, и что следом, но тоже без выезда, под чужим именем, дистанционно, ей предстоят экзамены в ВУЗ и обучение в нём заочно в течение пяти лет. Уточнил в смущении, всматриваясь во всё более и более темнеющее сумрачностью лицо Марии, что после окончания ВУЗа документы будут выправлены на её настоящее имя и – будет полный порядок. Мария, не перебивая, в тяжёлом, глухом молчании выслушала Льва.

– Всех, значит, одарил? – после взаимного молчания спросила она сухо и отвернулась ото Льва демонстративно.

– Ага, – ответил он с шутовской, но получившейся жалкой, бодроватостью, так, как нередко отзывалась и сама Мария на некоторые его вопросы и реплики, с очевидным желанием рассмешить её, втянуть в шутливую перебранку, в так любимый ими обмен шпильками.

Но Мария была неумолима: