Ручьём серебряным к Байкалу

Ссор, перебранок, придирок, если не смеха и «прикола» ради, вообще не случалось. «Идиллия, рай? – размышлял Лев. Но тут же вспыхивало в голове и сердце: – Смотри, не сорвись с небес. Да прямо в яму не угоди. А она, кто знает, может ведь оказаться ещё глубже, чем та, твоя, собственными руками вырытая». Однако он уже давно не ощущал раздирающего, воинственного разлада в себе, желания едкого несогласия с самим собой. «А может, такая наша с ней нынешняя жизнь всё же и есть сам рай? Может, мы как-то незаметно оба умерли и очутились вместе у Христа, как говорят, за пазухой?» Подумает в таком направлении – усмехнётся. Мария спросит, что он? А он молчком подхватит её на руки и носит, бывало, час-другой, кружит, подкидывает высоко.

– Я тебе что, кукла? – наконец, притворится она обиженной, раздосадованной, что он столь несерьёзен с ней, решительно сползёт, выворачиваясь змейкой, с его неуступчивых сильных рук.

– Ты не кукла, ты – мой человек, а я – твой. Навсегда. Ты была ещё пацанкой, а я уже почувствовал тогда, что ты можешь стать той самой.

– Какой ещё такой той самой?

– Единственной. Моей.

– Но у тебя же были женщины, – капризно отворачивалась она, и Льву было непонятно, то ли по-настоящему дуется, то ли так, для куража. – И сколько же, отвечай, было тех единственных да неповторимых? – смеющимся ядом накрапывали её слова.

– Говоришь, были женщины?

Однако замолкал, не рассказывал: не мог себе позволить дурно отзываться о человеке, о женщине, тем более заглазно. Та, другая, жизнь, думал, грустя и волнуясь, тоже была его жизнью, тоже была его долей, его радостями и печалями. И те женщины разве виноваты, что оказались не его женщинами, не его судьбой, не его любовью? Забыть, – наверное, так лучше было бы. Но забудешь ли?

Мария же другой раз допытывается, нарочно сердит, а то и злит: что за женщины и как он их любил?

– Расскажи, расскажи-ка!

Он посмеивается, отшучивается, а самому и тревожно и радостно: ревнует, как свойственно влюблённым. Но загасали и такие разговоры и страсти-мордасти, не ссорили, не разводили по разным комнатам в обиде. Дел в поместье и по дому полно – не до пустопорожних бесед и потока подковырок. К тому же каждый день несколько часов кряду Лев по телефону и через Интернет правил делами на своих фирмах, объектах, отдавал директивы, требовал отчётов, сам составлял какие-то тексты, графики и чертежи и отправлял их электронной почтой, штудировал, оставаясь увлечённым инженером и менеджером, специальную литературу. Однако из поместья не выезжал и никого из своих сотрудников к себе не вызывал. Он уже почти что не боялся, что могут обнаружить Марию, а потом отнять её у него. Был уверен: не получится! Пусть только попробуют! Другое довлело над его душой и разумом: в нём устоялось и упрочилось убеждение, что любое его и Марии общение с тем миром – на пагубу обоим, к расстройству её и его души, жизни всей, а то и к слому судьбы самой. «Она и я, я и она – уже целый наш мир. Зачем же нам здесь лишние люди?» Раз в неделю к воротам подкатывал фургон с продуктами, но машина не заезжала во двор. Шофёр, по первоначальному уговору, ставил на лавку три-четыре наполненные корзины, коротко сигналил и уезжал, не повстречавшись с хозяевами. «Да, да, на земле возможен рай, а я когда-то не верил!»

57

Чаще по выходным, чем в будни, к дому ещё подъезжали автомобили, в которых был разный люд, желавший отдохнуть, повеселиться.

– Припёрлись на расслабуху, – по-стариковски ворчал Лев перед Марией; она не возражала, но отчего-то строжела лицом и напрягалась вся.

После назойливых сигналов Лев неспешно и сумрачно подходил к массивной чёрной решётке ворот, однако не открывал ни самих ворот, ни калитки. В застрёху сжато, но вежливо отказывал людям. Кто в молчаливом недоумении отбывал восвояси, а кто и – огрызаясь и даже ругаясь и грозясь. От недели к недели, однако, народу подъезжало всё меньше и меньше. А в августе за весь месяц и совсем уже никто не объявился: молва утвердила в людях мнение, что новые хозяева этой великолепной базы отдыха – какие-то странные, если не сказать, что, нельзя исключать, и вовсе ненормальные. Могут ведь загребать хорошие деньги, особо-то и не упираясь в работе, – судачили и недоумевали люди.

– Почему ты, Лёвушка, никого к нам не впускаешь? – как-то раз спросила Мария.