Рудольф Нуреев. Жизнь

«Очевидно, Кремке ожидал этого вопроса и страшно разволновался. Он сразу же признался, что написал то письмо, и спросил, как он может все исправить. Он признал свою вину и сказал: если он может чем-нибудь помочь, он поможет. Кремке все время повторял, что он готов все исправить. Он согласился написать показания о своих отношениях с танцовщиком, а также отправить ему еще одно письмо, в котором он попытается убедить Нуреева, что тот повел себя неправильно, и повлиять на него, чтобы тот вернулся».

В тот вечер Тейя испугался так, как не боялся никогда в жизни. Ему было всего восемнадцать, и он был совсем один. Он не мог даже позвонить матери, так как агент «очень резко» приказал ему ни с кем не говорить об их беседе. «Кремке заверил меня, что будет молчать».

Целью Штази было напугать парня, подчеркнув, что он привлек к себе внимание западных секретных служб, и предупредить: если ему хватит безрассудства снова предупреждать изменника, все вскроется, и ему придется отвечать за последствия. (В числе прочего ему пригрозили, что отправят его работать на завод и запретят заниматься балетом.)

Испугавшись, что у него обнаружат еще какие-то доказательства его вины, Тейя вырвал несколько страниц из своего дневника (записи с 20 по 24 июля), уничтожил запись разговора с Рудольфом по телефону, а коробку с фильмами, фотографиями и личными бумагами оставил на хранение у своей подружки-студентки. Потом он сел писать показания.

На трех страницах, мешая правду с вымыслом, Тейя намекает, что дружба с солистом Кировского театра принесла ему особые выгоды, – «Я часто мог ходить в театр с настоящим билетом, а не просто контрамаркой на галерку» – и утверждает, что ему стало жаль Рудольфа, у которого, кроме него, Пушкина и Тамары, не было друзей. Они часто ссорились, и ему приходилось мириться с оскорблениями, но, когда танцовщик дал понять с помощью «различных попыток», что он хочет, чтобы их отношения перешли на другой уровень, Тейя якобы решил положить их дружбе конец. «Тогда, наконец, он попросил меня помириться, а также извинился за свое поведение, обещав, что больше никогда не обратится ко мне с ненормальными предложениями».

Боясь, что их берлинский телефон могут прослушивать, Тейя решил признаться, что Рудольф просил его приехать к нему в Париж, но настаивал, что в то время он думал, что лучше всего будет «забыть обо всем» и оборвать все связи.

«Довольно часто в доме у Пушкиной мы говорили о том, что он образумится. Но, поскольку Пушкина не могла узнать ничего нового, я испугался, что с великим талантом Нуреевым что-то случилось, и с помощью письма в очередной раз попробовал связаться с ним… Я хотел напомнить ему о себе и рассказать обо всем, что я слышал. Таким образом я надеялся завязать между нами переписку… Если бы я написал в письме о себе, о том, как у меня дела и где я, он бы ни за что мне не ответил… Я хотел, чтобы он подумал о том положении, в котором он очутился… [но я] полностью признаю, что совершил преступление, а также нарушил доверие. Зная Рудольфа, я решил, что это единственный возможный способ заставить его еще раз подумать обо всем. Настоящим удостоверяю, что пишу всю правду…

[подпись] Тейя Кремке

, Ленинград, 13 декабря 1961 г.».

Кроме того, в тот вечер Тейя написал Рудольфу по указанию Штази, а на следующий день, точно вовремя, вернулся в отель на встречу с агентом. На сей раз он выглядел гораздо более расслабленным и признался, что переписывался с одной девушкой в Германии (о чем Штази уже было известно)[44]. Судя по всему, агент остался доволен новым письмом, «написанным очень убедительно», но пометил в своем отчете, что слежку за студентом необходимо продолжить: «Выяснить его связи в Западном Берлине; не участвует ли он в какой-либо враждебной деятельности; можно ли использовать его в качестве информанта».