Рудольф Нуреев. Жизнь

Мясин, который в 1920-х гг. жил у русских друзей в Позитано, выглянул в окно и заметил остров в нескольких милях от берега. Остров под названием Ли-Галли на самом деле представлял собой архипелаг из трех островов, принадлежавший одной местной семье. Хозяева приезжали туда только весной, чтобы поохотиться на куропаток. Приехав на Галло-Лунго, самый большой остров архипелага, и пораженный красотой вида на море и на залив Салерно, Мясин договорился с семьей, заплатил владельцам сумму, которая в пересчете на сегодняшние цены равнялась 10 тысячам долларов. Местные называли его «сумасшедшим русским, который купил каменистый остров, где могут жить только кролики», и предупреждали, что там у него ничего не будет расти. Но он несколько месяцев помогал рабочим террасировать заброшенные виноградники, сажал новые лозы, чтобы делать свое вино («на вкус настоящая отрава», – как сказали Рудольфу), а также посадил кипарисы и пинии. Его изобретательность произвела на Рудольфа большое впечатление. «Он столько построил в то время, когда не было никакой технической помощи, и он построил эти громадные дома, очень удобные, сделал ирригацию и поставил большие цистерны для сбора дождевой воды». Террасированный парк с фонтаном и ароматом розмарина, с видом на Капри, и дом с пятью спальнями с видом на горы Латтари. Но особенно Рудольфу понравилась сарацинская башня XI в. на северной оконечности острова, в которой хореограф построил балетную студию.

Агенты Мясина просили за Ли-Галли 2,4 миллиона долларов. «Мы немного поторговались – потом я вспомнил цены на Гавайях и решил, что это очень выгодная покупка». Однако Горлинский считал иначе и строго запретил Рудольфу покупать остров. В отместку Рудольф попросил своего чикагского поверенного Барри Вайнштейна полететь в Швейцарию и посмотреть список его владений. «Его разозлили европейские советники; он сказал: «Они обращаются со мной как с ребенком». Он хотел больше узнать о том, что происходит в его жизни с финансовой точки зрения». 14 сентября 1988 г. документы о передаче прав собственности на Ли-Галли перешли от компании Мясина к Рудольфу – подобное наследие само по себе объясняет многое в притяжении Ли-Галли. Когда Джон Драммонд летом 1967 г. брал интервью у Мясина на Галло-Лунго и спрашивал его о Дягилеве, ему показалось, что все то место пронизано русским духом. «Из дома слышались голоса, которые перекликались по-русски, им отвечали по-французски. Я вспомнил семейные альбомы Бенуа, сделанные в Крыму до революции; чувство истории, преемственности и русскости было повсюду».

Шестой сезон Рудольфа в Опере омрачился «катастрофой национального масштаба»: труппа потеряла Сильви Гийем. Предупредительные знаки появились несколько месяцев назад: близилось обновление ее контракта, и она не только требовала огромных гонораров, но и хотела получить неисключительное соглашение, по которому могла бы выступать за границей. «Мы проводили бесчисленные совещания, – вспоминает Жан-Люк Шоплен, – но Рудольф сказал, что не может нарушать правила Парижской оперы и выделять ее больше, чем он уже сделал. На гастролях в Нью-Йорке с ней было очень трудно; она давала нам понять, что больше не уважает труппу. И мы ее отпустили». Рудольф получил еще один удар, узнав, что Сильви поступит в «Королевский балет», хотя он сам привел ее туда[196]. Он сердито позвонил ей в полночь, и все же Сильви не сомневалась: «В глубине души он понимал, почему я должна была уйти. Я была похожа на него – мне казалось, что я зря теряю время». Полная решимости быть хозяйкой своей судьбы, солипсистка и невозможно требовательная, она в самом деле была похожа на Рудольфа: и она тоже предъявляла притязания «английскому стилю», повинуясь порыву, меняла хореографию и костюмы вопреки традициям и привносила нотку современности в классические роли XIX в. Признавая это, Рудольф, который держал фотографию Сильви рядом со своей кроватью, свободно признал, что он еще не встречал танцоров, которые до такой степени бросали ему вызов.