Рудольф Нуреев. Жизнь

Рудольфу нравилось и то, что Кеннет был необычно практичным: он получал удовольствие, ремонтируя машины, дома, «держа в руках камни». «Ты такой умный, – говорил Рудольф. – Почини это, почини для меня!» Желая получить благословение Марго – как было с Сильви – Рудольф как-то позвонил ей в Техас, встав на скалу, чтобы поймать сигнал мобильного телефона (на острове не было телефонной связи), и сказал: «Ты должна, просто должна поговорить с этим мальчиком!» И когда два танцора, которых он любил больше всего, пытались расслышать друг друга поверх треска помех, Рудольф вертелся рядом с Кеннетом, «как взволнованный ребенок». «Не сомневаюсь, что датский мальчик хорош, раз так думает Рудольф, – писала Марго Мод. – Но при его росте в 6 футов 8 дюймов он, наверное, подходит для баскетбола. [Рост] поможет ему защищаться от танцоров Оперы!» Однако Мод, которая находилась на Ли-Галли в то же время, была убеждена, что именно Кеннет способен оказать Рудольфу такую нужную ему защиту. «Я ужасно боялась, что ему будет больно. Он все больше привязывался к мальчику». Когда Кеннет спросил ее, можно ли поехать на материк, чтобы позвонить своей девушке в Нью-Йорк, Мод убедила его этого не делать. «Я сказала, что это недобрый поступок. Слишком болезненный для Рудольфа». Но, когда она поделилась с Рудольфом своей тревогой, он попытался ее развеселить. «Мод, позволь мне просто радоваться тому, что он рядом. Он такой красивый и такой юный».

В Нью-Йорке Роберт Трейси тоже тревожился из-за того, какую власть над Рудольфом обрел молодой танцовщик. «Он с ума сходил по этому мальчику. Своему новому Эрику». 11 августа у Кеннета был день рождения, и, желая устроить для него вечеринку в «Дакоте», Рудольф попросил Роберта составить список гостей. «Я приглашал молодежь. Ни в коем случае! Рудольфу нужны были люди вроде Алвина Николаиса – по сути, множество старых гомиков». Рудольф до абсурда ревновал Кеннета к его лучшему другу в Нью-Йорке, молодому греку, и в тот вечер, когда Кеннет пошел на вечеринку в его квартире, он не скрывал огорчения. «Когда я вернулся в ту ночь, он был очень мил: сказал: «Прости, я понимаю, что тебе нужно дать пространство». А я ответил ему: «Рудольф, ты говоришь так, будто мы пара. Ты ведь понимаешь, что все не так». Отношения Кеннета с его нью-йоркской девушкой близились к завершению, потому что он познакомился с другой, но Рудольф не желал об этом слышать. Вместо этого, возможно, думая о том, как Ротбарт губит любовь Зигфрида к Одетте, сексуально ослепляя его Одиллией, Рудольф, который как-то ночью вызвал для себя проститутку, с невинным видом спросил: «Хочешь, я и тебе кого-нибудь вызову?»

По словам Кеннета, Рудольф ни разу не упомянул о том, что у него СПИД. «Но много раз намекал на это. Помню, как он говорил: «Не знаю, сколько мне еще осталось, и хочу, чтобы мой остров был закончен». А иногда казалось, будто он косвенно кричит мне: «Я очень болен. Будь осторожен!» Один такой случай произошел, когда он увидел, что Кеннет собирается выпить воду из его бутылки. Он выхватил бутылку, отрезав: «Мы ведь не знаем. Так?» Так же озабоченно он вел себя на репетиции с Пат Руан. Шпилька танцовщицы поцарапала ему нос, и, когда Пат вытерла его пальцем, он воскликнул: «Знаменитая капля крови!» Рудольф немедленно попросил ее зайти к нему в гримерку. «Вымой руки, пожалуйста», – тихо попросил он. И я все поняла». «Ах, Рудольф…» – начала она, но он ее прервал: «Молчи! Больше не о чем говорить». И все же бывали времена, когда он оказывался поразительно невежественным в том, что касалось риска заражения. Например, он предложил Шарлю Жюду смешать их сперму в пробирке, чтобы подарить его жене Флоренс идеального ребенка. «Он хотел мальчика с моим телом и своей головой». Рудольф дошел до того, что консультировался по этому вопросу с Мишелем Канеси. «Хорошо ли мне завести детей?» – спросил он однажды. «Невозможно», – ответил Канеси. «Ладно, забудь».