Рудольф Нуреев. Жизнь

Но хотя навязывание Кеннета балетной труппе Парижской оперы считалось его единственным откровенно непрофессиональным шагом, то была не совсем иррациональная любовь с первого взгляда, какой она казалась. «Он видел в датской школе все, что он обожал в Эрике Бруне. И он хотел передать это мальчикам в Опере», – говорит Элизабет Платель, балерина, которая, как считал Рудольф, больше всех выиграет, если получит в партнеры этого молодого колосса. («Он всегда говорил мне, что я гигант».) Но, хотя она понимала, что директор следует примеру Баланчина, который привез еще одного датчанина, похожего на Аполлона, Питера Мартинса, для Сюзанны Фаррелл, Платель по-прежнему утверждает, что его решение было предвзятым. «Кеннет был красавчиком, да, но он не был готов. «Прими его в труппу, – говорила я Рудольфу. – Пусть сдаст один экзамен; один год в кордебалете; заставь его работать с нами». Флемминг Флиндт с ней соглашается: «Если вы знаете, как работает балетная труппа Парижской оперы, Рудольф шел совершенно вразрез установившейся практике и вел себя глупо. Нельзя привезти 19-летнего иностранца и сделать его звездой! Даже думать о таком нельзя. Это из ряда вон. Если бы он взял Грива на второго танцовщика на пару лет, потом он стал бы первым танцовщиком…» Но Рудольф, как теперь понимает Платель, боролся со временем. «Он спешил. Он думал, что у него, может быть, не будет еще одного года». 15 сентября 1989 г. танцоры Оперы направили письмо генеральному администратору, в котором угрожали забастовкой, если Кеннет Грив будет танцевать в новом сезоне. Рудольф считал, что инициатором письма стала Элизабет Платель, «и весь тот год он не здоровался со мной». Огорченный хаосом, который возникал из-за него, Кеннет умолял Рудольфа отступиться. «Просто забудь, – говорил ему я. – Я пойду еще куда-нибудь», но Рудольф был непримирим. «Дело не в тебе, а во мне, – говорил он. – Они не имеют права указывать мне, как руководить труппой».

И снова он невольно подражал Дягилеву, человеку, чья власть была настолько абсолютной, что он мог протащить 18-летнего, не до конца сформировавшегося Леонида Мясина к Михаилу Фокину, настояв, чтобы Мясин танцевал главную партию в новом балете Фокина. Именно в Московской опере импресарио, который еще горевал после ухода Нижинского, заметил обаятельного и красивого статиста и решил, что тот должен стать звездой в новом балете Фокина «Легенда об Иосифе». После прослушивания Дягилев повел мальчика прямиком в Эрмитаж, «а оттуда, видимо, в постель. Образование Мясина началось». Сам Кеннет вспоминает, как однажды спросил Рудольфа: «Ты в самом деле думаешь, что я умею танцевать, или тебя интересует только мой зад?» – «Он ответил: «Если и интересует, его я получить не могу». За ответные услуги или без них, Рудольф решил так же усердно формировать своего протеже. Он начал показывать ему картины в Лувре, покупал ему книги («Госпожу Бовари», «Гамлета», «Лекции по литературе» Набокова) и возил его в Венецию, которую так обожал Дягилев. Позже тем же летом он привез Кеннета на остров Мясина.

По два часа каждый день они вдвоем работали в студии на башне; Рудольф взрывался от гнева, если Кеннет жаловался на усталость.

«Что такое усталость? – говорил он. – Ты должен работать несмотря на усталость». Но физически я не мог справиться с тем, что он от меня требовал. Возможно, он считал это ленью, но тогда я не знал, как найти в себе то, что нужно. Меня требовалось подталкивать. Он знал: когда он стоит рядом и заставляет, у меня все получается. Он пытался придать мне свой драйв, но я не обладаю этим качеством в такой же мере, как он. Полнейшая концентрация! Как мне ни хотелось стать таким же, я не такой. Но часы, которые мы проводили в студии наедине, были чудесными. Я его бесил, но одновременно и возбуждал. Потому что, когда ему все же удавалось добиться от меня, когда я, наконец, собирался и выполнял все, что нужно, его лицо загоралось лучезарной улыбкой. Он оказывался на небесах! Поэтому все было двояким: я принимал от него все эти перлы, но взамен я делал его счастливым – возвращал ему жизнь в радости или радость жизни, можно сказать как угодно».